Мафия

– Больше по своей больной проблеме. Думал, правда, за наркотики взялись. А вышел – что творится! При мне в пивном баре: в кружки аэрозоль пускают, называется «раз-пшик», «два-пшика». Пацаны по пять флаконов от пота берут – нюхачи! Видел таких в колонии, в столяр­ной мастерской – лаки там. Плодятся, как… – Ардабьев очень взволнован и не находит сравнения. – По-настоя­щему это никого не волнует, страна занята другим!.. Да и что реально сделаешь? Я читал, двадцать пять миллионов гектаров дикорастущей конопли!

Входит Сажин:

– Пал Палыч, Томин спрашивает, как решаем с…

Знаменский прерывает его жестом и, обернувшись к Ардабьеву, разводит руками: дескать, прошу прощения, дела. Тот встает.

– Насчет работы позвоните во вторник, – говорит Знаменский.

– Спасибо. Жутко не хотелось сюда идти, – призна­ется Ардабьев, принимает подписанный пропуск. – Пал Палыч, разрешите иногда видеться? Раз в неделю на пять минут. Буду у вас под контролем.

– Ну звоните, попробую.

Коваль на заднем сиденье машины смотрит по теле­визору злободневную передачу. «Псы» – впереди.

Передача кончается, он выключает телевизор и рассе­янно оглядывает окрестности, мелькающие за окном: то ли областной райцентр, то ли далекое московское пред­местье.

– Стой! – внезапно командует он тому, кто за рулем.

Машина скрипит тормозами. Коваль указывает на­зад – он заметил что-то для себя интересное, что они проскочили.

Машина подает задним ходом и по его знаку останав­ливается.

Коваль выходит, держась шагах в двух позади, следу­ют телохранители.

На противоположной стороне улицы заводские ворота с вывеской: «Фабрика пеньковых изделий». Коваль приближается к ним, читает и перечитывает название. Это его «Эврика!».

Довольный, он возвращается в машину.

Следующий раз тормозит возле будки телефона-авто­мата.

– Ника! – говорит он, набрав номер. – Я только что сделал ценное изобретение! Одевайся, собирайся, надо отметить.

Курков идет между коттеджей, где начиналась слежки за Снегиревым. Он проделывает тот же путь, но в обратном направлении.

Миновав коттеджи, входит в многоэтажку.

Первым сигналом о неблагополучии ситуации служит почтовый ящик номер 23: сунув мизинец в дырочку, Курков убеждается, что ящик полон.

Поднимается к квартире уже в торопливом беспокойстве.

Дверь с номером 23 опечатана!

Курков стоит перед ней в неприятном раздумье, затем звонит в двадцать четвертую квартиру. Открывает немолодая женщина.

– Простите, а что со Снегиревым? – Он кивает для объяснения на опечатанную дверь, зная, что по фамилии современные соседи зачастую друг другу неизвестны.

– Умер он, – говорит та без скорбной окраски.

Курков щурится:

– Что-то внезапное?

– Наверно.

– Это точно, что умер?

– Меня брали в свидетели, когда квартиру опечаты­вали. А вы кто ему?

– Сват, – хмуро бросает Курков, спускаясь с лест­ницы.

Более важные для себя сведения он узнает в лефор­товском морге.

Из недр заведения к нему, так сказать, в приемную выходит патологоанатом, молодой, пышущий здоровьем и веселый, в рабочей одежде, то есть в фартуке и резино­вых перчатках.

– Добрый день, – приветствует он следователя. – Руки не подаю.

– Недавно вы производили вскрытие человека, кото­рый нас интересует, – и Курков показывает фотографию Снегирева.

Патологоанатом смеется:

– Батенька, покажите мне грудную клетку, печень – тогда вспомню. Но лицо!..

– Я попросил в канцелярии ваш акт о причинах смерти.

Врач берет акт:

– Острая сердечная недостаточность. Обычная исто­рия: спазм, – и возвращает бумагу Куркову.

– Скажите, доктор, такая смерть… могла быть спро­воцирована? Подсыпали, капнули?

– Сколько угодно! Простая передозировка обычных лекарств. Сотни две названий.

– А вы проверку на это не делаете?

– Милиция шутит! У каждого, кто упал на улице?

– Понятно… А ведется регистрация, кто получил тело для похорон?

Патологоанатом потешается:

– У нас, батенька, покойников не крадут! Един­ственное место, где нет хищений и пересортицы!

Дежурная часть МУРа, куда поступают донесения от патрульных машин и районных отделов угрозыска. За одним из пультов работает Сажин.

Появляется Курков, отыскивает его взглядом и подходит. По тому, как они здороваются, чувствуется, что не виделись несколько дней. Курков что-то рассказывает, Сажин слушает, переспрашивает, потом отводит приятеля в угол зала, где сигналы вызова и ответы дежурных не так мешают разговаривать.

– Кто, по-твоему, взял тело? – блестит глазами Курков. – Не работал, так что сослуживцы исключаются, а родственников в Москве – никого!

– Ну… друзья. Любовница.

– Сева, он свалился на улице восьмого сентября около пяти вечера. И в это же время был записан на кремацию! Друзья знали о его кончине заранее?!

Сажин произносит шумное и удивленное «Уф»!

– Срочно сожгли, чтобы нельзя было выяснить истинную причину смерти! – высказывает Курков до конца свою догадку.

– Соображения дальше?

– Насчет соображений туговато, – признается Курков.

– А Знаменский что?

– Никаких гениальных советов. Выявляйте, говорит, связи.