Мафия изнутри. Исповедь мафиозо

В ночь перед отъездом я не мог найти себе места из-за жары. Я вертелся с боку на бок, а голова разрывалась на части от разных мыслей. И вдруг меня пронзила одна совершенно неожиданная догадка и весь сон сразу как рукой сняло. Я сел на кровати и попытался разглядеть, спит ли мать.

— Мама…

Она не спала. Я поднялся и присел на край ее постели. Я никак не могу понять, почему до сих пор никто из наших соседей не попросил продать им участок? И почему, когда я иду в поле, я никого из них там не застаю? И почему они даже не пришли на похороны отца и не явились с «визитом» выразить соболезнование?

— Спи, Джованнино, спи. Уже поздно, — ответила мать и повернулась ко мне спиной. И тут я понял, что моя догадка правильна.

— Матушка, вы должны рассказать мне, как умер отец, — произнес я шепотом.

Но я не думал, что мои слова причинят ей такую боль.

Она реагировала очень бурно: плакала и причитала, твердя, что теперь — вслед за мужем и беременной невесткой — ей грозит еще и лишиться сына. И молила создателя поскорее прибрать к себе и ее, чтобы она была вместе со своим мужем. Наконец я понял, что в такое отчаяние ее приводят мысли об обнаруженном ею некогда у меня пистолете и о том, для чего он может мне служить. И она рассказала, что отец, когда уже был в больнице, велел ей поклясться, что она никогда мне не расскажет о том, что с ним случилось.

Он вовсе не упал с мула. Его из зависти, с досады забили палками соседи по земельному участку. Они подняли руку на старика, озлобленные тем, что у них из-под носа уплыла возможность заполучить эту землю. Может, они и не хотели забить его насмерть, но когда увидели, что натворили, то так испугались, что никто из них не пришел даже на похороны — они не знали, успел старик или нет перед смертью что-нибудь сказать. А как только узнали, что в селение приехал я, их всех будто ветром сдуло.

Пришлось полночи утешать бедную женщину, чтобы она хоть немножко успокоилась. Я поклялся памятью жены и ребеночка, что никогда не доставлю ей огорчения увидеть меня за решеткой из-за этих трусливых подонков. Наконец она уснула, а я провел остаток ночи, думая об отце. Его последней мыслью перед смертью было опасение за мою жизнь. Он не хотел, чтобы я за него мстил. А может быть, не хотел даже, чтобы я вообще знал, как он погиб. Для пожилого человека такая смерть не слишком-то достойна.

Больше об этом не хочу говорить. Если человек способен все это понять, то слова тут излишни. А если нет, то объяснить не хватит и всех слов, какие есть в книжках.

В Палермо царила похоронная атмосфера. Тюрьма Уччардоне была набита битком, и многих отвезли «отдыхать» на материк. Также и Ди Кристина сидел за решеткой. Мы с ним уже очень давно не виделись.

На воле остались Лиджо, Риина, Провенцано и почти все Корлеонцы, скрывающиеся, так сказать, только для видимости, потому что, например, было известно, что Лиджо ходил в кондитерскую угощаться миланским куличом, а кто-то из друзей говорил мне, что видел Риину в Партинико. Провенцано находился то на Сицилии, то в Риме.

Однако у меня дома обстановка была куда тяжелее. Я не в силах был больше видеть, когда возвращался вечером, пустынные темные комнаты, кухню, где не пахло едой, пустую постель. Я не мог этого выдержать. Я избавился от всех вещей и освободил квартиру. Хотя теперь мне не надо было уже бояться за жену, я не хотел, чтобы ко мне в дом вламывались, когда им вздумается, легавые и забирали меня в участок или полицейское управление, чтобы там хорошенько приласкать, как у них принято. Я предупредил Козентино, что собираюсь жить, чтобы чувствовать себя свободнее, то в каком-нибудь пансионе, то у друзей, то в наших «норах». Где придется.

Десять лет назад я даже не мог о таком и мечтать. Но теперь в семьях происходило то же, что и в армии: устав по-прежнему сохранялся, но дисциплина ослабела. Я видел «парней» — новичков, руки в карманах, вид вызывающий, которые воображали, что Тури Джулиано[46] им и в подметки не годится, и отвечали, когда их о чем-нибудь спрашивали, не вынимая изо рта сигареты.

Между тем мои взаимоотношения с законом уладились сами собой. Адвокат, которого я послал от своего имени, вернувшись, сказал, что против меня не могут возбудить уголовное дело, потому что нет состава преступления. Он мне сам растолковал, что это значит: они не нашли тела убитого. Но ему не удалось узнать, как звали того, чей труп они искали. Козентино, который собаку съел в таких делах, разъяснил мне, в чем дело.

— Нет, это был не донос. Кто-то из тех, что уже сидит в тюрьме, сообщил им сведения, но при условии, что его фамилия не будет названа. Легавые как ни старались, видно, ничего не раскрыли. Поскольку они знают, что ты не расколешься, у них одна надежда — найти труп. Если пропадает и не находится кто-то из живых, никто еще не может утверждать, что он мертв. Понял?