Мафия

— Целые институты ломают голову, а вы хотите, чтобы я сразу, одним махом…

— Ну тогда я вам скажу! В органах, которые вы назвали, служат люди, а не ангелы, как нам вдалбливали всю жизнь. Обыкновенные смертные. А они везде разные. И в торговле, и в милиции. Но, как сказал Жванецкий, что стережешь, то и имеешь… Возьмите Киреева. Закон для него — как собственная овчарка: на кого хочет, на того и науськает.

— Почему вы пришли к такому выводу?

— А к какому же я, простите, должен был прийти? — негодовал обвиняемый. — Я-то здесь, а он наслаждается волей. Хотя такой же преступник, как и я. Да-да, преступник! Но вас это почему-то не касается…

— Следствие только началось, — пожал плечами Шмелев. — Исходя из презумпции невиновности, никто не имеет права считать его преступником.

— А меня можно? — по-наполеоновски сложил руки Скворцов. — Выходит, эта самая презумпция одна для меня, работника торговли, а другая для начальника ОБХСС? Странно получается, гражданин следователь.

— Если вина Киреева будет доказана, — начал было Николай Павлович, но Скворцов запальчиво перебил:

— Ага! Акта, составленного Киреевым, оказалось достаточно, чтобы меня упечь в каталажку, а моих показаний недостаточно, чтобы посадить его в соседнюю камеру! Но между нами нет никакой разницы!

— Есть. Вам предъявили обвинение — вы признали себя виновным, — невозмутимо произнес следователь. — А Киреев…

— Предъявите и ему, — снова перебил Скворцов.

— Доказательства?

— Их навалом! Ваш Киреев берет с каждого. Слышите, с каж-до-го! Всех обложил данью. Магазины, ателье, столовые. Ни одного шашлычника не обошел стороной. А теперь кооперативы появились. Вот уж где раздолье для киреевых!

— Можете назвать конкретно, с кого, когда и сколько он брал?

Скворцов вдруг поник, словно из него выпустили пар.

— Нет, — произнес тихо.

— А откуда у вас такие сведения?

— Не беспокойтесь, сведения самые точные, — негромко, но твердо произнес обвиняемый. — Из надежных источников.

— Назовите их.

— А это уж увольте, — решительно заявил Скворцов. — У нас, в торговле, свои правила игры, и я их нарушать не буду. Я отвечаю лично только за себя.

Играю с вами честно: что касается моих грехов — весь как на ладони. Ничего не скрыл.

— А скрывать и не было смысла, — заметил следователь. — По документам все ясно. Никуда не денешься — подписи ваши… Хорошо, вы сами Кирееву давали?

— Ему в руки — нет. А вот для него передавал. Правда, всего один раз.

— Уточните: когда, через кого, сколько?

— Когда? — тяжело вздохнул подследственный. — В декабре прошлого года. Всего месяц прошел, как меня назначили коммерческим директором. И тут заявляется шестерка Киреева — старший опер Ларионов.

— Имя-отчество помните?

— Станислав Архипович… Так вот, представился, значит, он, разговорились. Согрелись коньячком. За знакомство как бы. Он и говорит: дочери его начальника требуется дубленка. Требуется так требуется, хотя ума не приложу, зачем она при нашем-то климате… Пошли на склад, выбрали. Бельгийскую. Сорок четвертый размер. Завернули, как положено. Я жду, когда Ларионов рассчитается. Держи карман шире!.. Когда он ушел, мне популярно растолковали, что к чему. Сказали, что еще дешево отделался. Но радоваться было рано. Недельки через две снова пожаловал Ларионов. Я опять выставил марочный коньяк. Одной бутылки ему мало. Вторую раскупорили. И вдруг этот молокосос заявляет, что я должен ежемесячно вручать ему для его начальника три тысячи рублей… Представляете, три тысячи! В месяц! Я возьми да ляпни: «А не жирно ли будет для твоего Киреева?» Ларионов говорит, что Донату Максимовичу будут доставаться из них крохи: львиная доля пойдет наверх, аж до самой Москвы…

— Ларионов назвал, кому именно?

— Что он — дурак? — хмыкнул бывший коммерческий директор. — Да и мне много знать за ненадобностью… Короче, я возмутился. Ну и рубанул сплеча: никаких тысяч отстегивать не буду!.. Действительно, почему? Тут, понимаешь, ночами не спишь, мучаешься, как, что и откуда, а эти кровососы… — Он хрустнул пальцами и замолчал.

— Ну и что же дальше?

— Ларионов аж побагровел. Говорит, пожалеешь, начальник не любит, кто против течения, и ничего не забывает… Ушел. — Скворцов снова замолчал.

— И чем все кончилось?

— Тогда — ничем. Правда, пару раз Ларионов приходил со своими коллегами с проверкой. Но ничего интересующего их не нашли.

— Не смогли или не захотели? — внимательно посмотрел на Скворцова следователь.

— Не захотели, — осклабился тот.

— За здорово живешь? — с сомнением произнес Шмелев.

— У «Киреева и К°» так не принято. Свое он имел.

— Все-таки давали? — настаивал следователь прокуратуры.

— Я — нет. Но это не значит, что не давали другие, — уклончиво ответил обвиняемый.

Здесь таилась какая-то непонятная комбинация, поэтому Шмелев строго сказал:

— Послушайте, Владлен Карпович, вы же сами уверяли, что передо мной — как на ладони.

Скворцов некоторое время колебался, затем со вздохом проговорил:

— Ладно. Начистоту так начистоту. Но только не для протокола. Идет?

— Слушаю.