Мафиози из гарема

Великий визирь понял, что начинает сходить с ума. Стянул с головы пышную чалму и отправился в баню – расслабиться и поправить здоровье. Евнух же вскоре оклемался и решил проявить служебное рвение, а также недюжинный талант царедворца. Сообразив, что новый сын грозной султан-валиде ни бельмеса не понимает по-турецки, он захотел отличиться и отправил вооруженный отряд алебардщиков с срочным государственным заказом: купить для юного господина симпатичную невольницу-переводчицу со знанием славянских диалектов.

Когда Сонька вдоволь наплакалась и насмеялась над Васькиными рассказами, а тот, счастливый и уставший от ночной беготни, наконец задремал на мягких подушках, Варвару Сыроежкину уже вводили во дворец. Сонька прикрыла сыночка парчовым покрывальцем и на цыпочках вышла в коридор. Робкие лучи ноябрьского солнца ласкали каменный подоконник. Сонька высунула голову в оконце и вдохнула прохладный воздух. И тут…

– Нет!!! – взвыла султан-валиде, отшатываясь от оконного проема и мелко дрожа от ярости. – Кто?! Как?! Всех четвертую к едрене фене!

«Не угадал», – с ужасом понял чересчур старательный евнух и кликнул своих самых доверенных подчиненных:

– Новую невольницу – в Босфор!

– Не понял, – прохрипел ошарашенный охранник, приваливаясь к двери, за которой томился мэтр по неразрешимым вопросам. – Говоришь, кто из нас помрет?

– Конечно, ты.

– Но стонешь-то ты! – прищучил собеседника довольный своей прозорливостью стражник. – Значит, тебе и помирать.

– О, храбрейший, твой ум так же остр, как ятаган, висящий на боку! – елейно произнес Иван. – Но на этот раз ты ошибаешься. Разве может главный лекарь эмира Бухарского переживать за себя в то время, когда рядом умирает такой хороший человек? Стоило мне приблизиться к двери, как я почувствовал, что твоя аура окрашивается в фиолетовые тона, а это верный знак приближающейся смерти. – Иван горестно хлюпнул носом. – Не могу сдержать слез. Вах-вах, такой молодой…

– Ты лжешь, презренный! – взревел перепуганный до смерти страж. – На мне нет ничего фиолетового. Твой лживый язык уже привел тебя в каменную башню, и я жду не дождусь, когда его начнут протыкать раскаленными иглами, дабы…

– Что ты ел вчера на ужин? – холодно перебил его Иван.

– А тебе зачем? – поперхнулся стражник.

– Я первый спросил.

Похоже, этот незатейливый аргумент произвел на охранника впечатление. Он впал в задумчивость и начал прилежно перечислять:

– Пока собирали на стол, я угостился дыней с белым овечьим сыром. Потом отведал суп из потрохов с уксусом, а пока несли мясо, тешился бобами в томатном соусе. Когда появилась говядина под сладким соусом, я наконец приступил к еде. Потом была долма, потом… – в какой-то момент Птенчиков решил, что списку не будет конца, но тут охранник произнес: – … а на закуску вчера была пахлава и шоколадная халва.

Иван вздохнул с облегчением и совершенно искренне поинтересовался:

– И что ты почувствовал, съев все это?

– Почувствовал, что больше есть не могу, – честно признался охранник.

– Значит, ты ощутил отвращение к еде?

– Ну…

– А не показалось ли тебе, что твой желудок подбирается к горлу и хочет тебя задушить?

– Показалось…

– А после ужина тебе наверняка захотелось спать?

– Захотелось, – заподозрив неладное, дрожащим голосом подтвердил охранник и начал тихо подвывать.

– Я так и думал, – с сочувствием произнес Иван и вынес окончательный приговор: – Рекомендую помолиться перед встречей с Аллахом.

Из-за двери донесся звук глухого удара, а потом воздух сотряс такой пронзительный рев, что Птенчиков в ужасе попятился.

– Я не хочу умирать! – голосил несчастный охранник.

– На все воля Аллаха, однако я могу помочь, – небрежно произнес пленник, но его предложение потонуло в жалобных причитаниях «умирающего». – Я могу тебе помочь!!! – заорал Иван так, что, когда за дверью воцарилась тишина, он решил, " что оглох от собственных воплей.

– Ты не шутишь? – не веря своему счастью, пролепетал охранник.

– Мой долг помогать людям, – заверил его мэтр по неразрешимым вопросам.

Щелкнул засов, тяжелая дверь со скрипом отворилась, и бледный охранник, напоминающий скорее не льва, а тушканчика-альбиноса в дождливую пору, протиснулся в комнату. Птенчиков торжественно откинул крышку своего сундучка и с невнятным бормотанием, призванным изображать страстную молитву о здоровье пациента, извлек пачку снотворного. Стражник, будто загипнотизированный, наблюдал за его манипуляциями.

– Так, батенька, сейчас нам значительно полегчает, – бормотал Птенчиков, отмеряя поистине лошадиную дозу. И тут в голове мэтра зазвучал напряженный голос Варвары Сыроежкиной:

«Иван Иванович, я снова во дворце».

«Какая жалость! – мысленно отозвался Иван. – А я как раз собрался отсюда уходить».

«Уходите, мэтр, уходите! Пожалуйста, освободите скорее Егора, а потом вместе придумаете, как спасти меня».

«Это любовь», – уважительно пробормотал Птенчиков и протянул стражнику пиалу с растворенным порошком.