Мафусаиловы хляби

С тех пор прошло почти три месяца, и слезы давно иссякли, оставив внутри глубокую и совершенно пустую дыру. Она уныло обошла по-прежнему пустые комнаты, поглядела на все тот же голый матрас. Постельное белье Женя и его новая пассия забрали, а ей так и не пришло в голову купить новое. Вместо жалости к себе, внутри ворохнулось раздражение, ведь все это время она словно подсознательно рассчитывала, что белье появится само собой. Как и все остальное. Постель сама застелется, посуда перемоется, холодильник заполнится, а Машка вылечится… Все как-нибудь само…

Она сдернула полиэтиленовый чехол, убрала его в пустой шкаф и вдруг почувствовала себя лучше.

…

Эйфория в тот памятный день, когда Машка нашлась, продлилась всего лишь до вечера. Во время короткой завывающей сиреной поездки, Дарья привычно лила слезы, но в кое-веке от счастья. Да, она прекрасно видела, что Машка оглушена, но это ее пока не настораживало. Было бы даже странно, если бы девочка отделалась легким испугом.

В больнице им выделили двухместную палату, а девочку сразу увезли на диагностику, анализы и сбор биоматериала. После ее отмыли, поставили укол и уложили спать.

Доктор пояснил, что видимых повреждений, в том числе, обморожений нет. Первичный осмотр показал, что физическому насилию (в том числе, сексуальному) девочка, с большой долей вероятности, не подвергалась. Впрочем, точно можно будет сказать только после получения результатов. Жизни ее ничего не угрожает. Единственное, что вызывает опасение – это глубина шока, граничащая с каталептическим ступором. Возможно как воздействие психотропных веществ, так и сильное психоэмоциональное потрясение. Девочку до утра погрузили в медикаментозный сон, тревожить ее не стоит.

Оставшись с дочкой наедине, Дарья на цыпочках подошла к ней, вгляделась в ее спящее лицо и почти не узнала. Осунулась, конечно, исхудала, лицо покрылось красными струпьями, но это было не главное. Она словно… опустела. Так пустеют разве что трупы, лишившись заполняющей их прежде индивидуальности. Захотелось растормошить ее, увидеть глаза, но она не смела. Возможно, так действует укол… Чтобы занять себя, она принялась разбирать дочкины вещи, которые перед этим принес медбрат. В гардероб они одежду отправлять не стали, потому что утром ее должна была забрать полиция.

Она помнила, как приняла сначала Машку за негритянку, да и в скорой удивлялась тому, какая девочка грязная. На лице и руках грязь была такой густой, что начала трескаться. Ей припомнилось, что даже веки ее были в засохшей коричневой глине. Но при этом на одежде грязь была только с изнанки. Словно… Словно она разделась донага, закопалась в мокрую землю, а потом выкопалась и снова оделась… Пуховик был и вовсе, как новенький, а вот сапожки… сапожки были чужие.

Она полезла дальше и нашла еще незнакомые вещи. Юбка с замком на бедре и блузка с бабочкой – Машкины, а трусы и майка – чужие и при этом явно мальчиковые. Колготок она не нашла вовсе. Решив, что в спешке вещи перепутали с вещами других маленьких пациентов, она нашла санитара и сообщила о подмене. Тот ушел в приемный покой и вскоре вернулся с описью вещей. Вся одежда, сложенная в мешке, действительно была снята с Машки. Колготок на ней не было.

Всю ночь она не сомкнула глаз, ожидая, когда Машка проснется, улыбнется ей и все расскажет… Но та и утром, когда начался обход, все так же лежала солдатиком. Пришли врачи. Светили фонариками в глаза, стучали молоточком по локтевым суставам, водили тем же молотком по пяткам. Хмурились, что-то писали на планшетках, собирались кучкой на сестринском посту и шепотом ругались, тыкая пальцами в журналы. Единственное, что пришло встревоженной Дарье в голову - это кто-то накануне переборщил с дозой снотворного.

Вскоре Машку, все так же лежащую ручки по швам увезли на очередные анализы, а компанию ей составили полицейские, пришедшие в надежде опросить ребенка. Им-то Дарья и поведала о своих открытиях. Полицейские забрали одежду и хмуро удалились, записав Дарье номер участка с просьбой позвонить, как только девочка придет в себя.

Краткая передышка от иссушающей паники, в которой Дарья провела почти неделю, обернулся новым кругом Ада. Куда бы Машку ни увозили, привезли ее уже в сознании. Если так можно выразиться.

Дарья глядела на нее и все больше убеждалась, что ребенок, сидящий перед ней, не имеет с Машкой ничего общего. Глаза ушли глубоко под лоб, и в них появилось что-то звериное, нижняя челюсть стала грузной и квадратной, вокруг рта сальной россыпью набухли крупные, налившиеся гноем прыщи, а зубы словно… поредели. Девочка мерно раскачивалась вперед и назад на каталке и странно скрючивала пальцы на руках, словно пыталась скрестить их все разом.

С Машкой пытались говорить. До Машки пытались докричаться. Но она только водила вокруг себя какими-то враз ставшими бесполезными глазами и неуверенно ухмылялась.