- По той же причине, что и мы. Чтобы дело раскрыли, рассекретили, и погибшие ребятишки были переданы в руки родителей и похоронены по-человечески… Ведь нам строго настрого запрещено было сообщать кому бы то ни было, что дети найдены, и в каком состоянии. Все тела были ночью тайно вынесены из бомбоубежища и, Бог весть, где они по сей день. А меня, остальную опергруппу и Олежку, как свидетеля, заставили подписать кучу бумаг о неразглашении. Погибшие ребята до сих пор числятся пропавшими без вести, а их родители, скорее всего, до сих пор надеются и ждут…
- Подождите… А Олег как узнал? Про детей?
- Не понял…
- Вы говорите, что долго искали детей в катакомбах, пока случайно не обнаружили лаз… Если Олег был там, почему вам не сказал?
- Я ведь уже объяснял, что Олега мы нашли страшно перепуганным. Он и говорить толком не мог несколько дней.
- И… что он рассказал, когда смог говорить?
- Сказал, что случайно обнаружил незапертую решетку, спустился. Услышал в переходах какую-то возню и решил, что школьники стащили у гардеробщицы ключ. Пошел на звуки и никого не нашел, а потом уловил детский плач откуда-то снизу. Так и обнаружил лаз. Спустился, увидел тебя у входа и Чибисова с ребенком в стороне. Схватил тебя и дал деру обратно.
- А дети? Они были еще живы?
- Говорил, что не разобрал, - Павел нахмурился, - Говорил, что видел лежащие тела, но не приглядывался. Хотел в первую очередь тебя выручить…
- И кровь не заметил?
Павел затормозил и дернул вверх ручник.
- Дадуня, на что ты намекаешь?
- Ни на что… просто размышляю…, - Дарья поглядела Павлу в глаза, - Если в том подвале все было залито кровью, он не мог этого не заметить, как бы испуган ни был, ведь так?
- Допустим…
- Но про кровь он… не
- Говорит, что не разглядывал… Дочка, ты ведь тоже ничего не помнишь, хоть и находилась там вместе с ним. Ни тогда не вспомнила, ни сейчас… Что же ты ждешь от тогдашнего почти мальчишки, который пребывал в таком же шоке и запомнил разве что чуть больше твоего… Олег – хороший человек. Всегда был хорошим.
- Я разве говорю обратное? – рассеянно спросила Дарья, - Просто пытаюсь разобраться… Дело в том, что…
Она прикусила язык. Ни к чему об этом говорить даже доброй душе – дяде Паше. Но про себя она подумала, что в ее рваных и хаотичных воспоминаниях тоже нет места крови. Крови не было, было что-то… серебристое, разлитое на полу. Вроде ртутного озерца… Тогда она молчала, потому что не могла толком объяснить, что именно видела, да и отец стоял рядом и пресекал любые расспросы, а потом увез ее прочь в надежде, что она все забудет. И она забыла… почти. Но если Олег видел то же, что и она, кто
- Поехали домой, дядя Паша, - произнесла она, - У меня страшно болит голова…
- Да, время к полуночи, - Павел включил дворники и, ожидая, пока очистится успевшее покрыться ледяной коркой лобовое стекло, спросил, - Так что тебе сказал Алтанай? Неужели будешь молчать после того, как я тебе открыл свой давний секрет?
- Он сказал…, - Дарья пожевала нижнюю губу, - Что надо продолжить лечение. В психиатрии он, увы, бессилен.
- Ну, и слава Богу! Значит, бесы и прочая нечисть тут не при чем. Положись на медиков и дай дочери немного времени. И не сомневайся – полиция работает. Они найдут этого психа.
…
Они не опоздали, и за пять минут до полуночи остановились у подъезда. Павел дважды коротко посигналил, давая Валентине Ивановне знать, что ее дочь и внучка дома, хоть и рисковал потревожить сон соседей. С гудящей головой, едва передвигая затекшие ноги, Дарья вытащила Машку с заднего сидения и кинула взгляд наверх, где в окнах зажегся свет. За занавесками слабо угадывался силуэт матери. Она взвалила Машку на плечо и устало потащилась в подъезд, мечтая о крепком сне под теплым одеялом и зная, что еще не скоро ей доведется приклонить голову.
Через силу искупав дочь и уложив ее спать, Дарья налила себе чая и некоторое время ждала, когда мать за стенкой перестанет ворочаться и вздыхать. Когда же все в квартире замерло, она бесшумно оделась и выскользнула из квартиры.