Мафусаиловы хляби

Основная – и практически единственная – версия была, что Машка после школы отправилась погулять, вышла к границе поселка и… что-то привлекло ее внимание. Может, зверька какого заприметила и отправилась за ним, а может, просто решила прогуляться по осеннему лесу. И заблудилась. Не она первая. Ежегодно в поселке пропадали и дети, и взрослые. Большинство находилось, и находилось именно в тайге. Кто-то целым и почти невредимым, кто-то с обморожениями или инфекциями, кто-то иногда и мертвый. Нескольких «гуляк» регулярно приводили в поселок эвенки – малочисленный народец, испокон проживающий в этой тайге. И лишь единицы пропадали бесследно.

Дарья тоже лазила по чаще, до хрипоты орала имя дочери, и выводить ее из леса на ночь поисковикам приходилось почти силой. Голова у нее шла кругом от нескончаемых паники и чувства вины, и она почти ничего не соображала, кроме того, что у ее дочери в ноябрьском лесу очень мало шансов. Она не продержалась бы и суток, а уже пошли третьи! Единственная надежда была на тех же эвенков. Что если на нее наткнулись охотники, приютили, обогрели и ведут в поселок? Но если ведут, то почему еще не привели?! Гнала от себя мысли, что наткнуться на нее могли вовсе не эвенкийские охотники, а готовящийся к спячке медведь или какой-нибудь дикий лось… Тигры? Рыси? Она понятия не имела, кто может населять эти дебри.

А внутри подспудно трепыхались сомнения, что Машка вообще могла оказаться по доброй воле в тайге. Она выросла в большом городе, все ее знакомство с дикой природой сводилось к поездкам на дачу и редким совместным вылазкам за грибами. И даже в жиденьких пригородных лесах, она не отходила от родителей ни на шаг. Дарья вспомнила, как Женя гнал ее от себя, увещевал, что если она будет ступать за ним след в след, то ни одного гриба не найдет, а она все жалась к нему, и не спускала глаз с его широкой спины.

Женя… Дарья впервые за эти сумасшедшие дни вспомнила о нем, и ничего в ней не дрогнуло. Губы даже дернулись в горькой, саркастической усмешке. «Хочешь выкинуть из головы мужика, спроси меня как...» А она даже ему не сообщила…

Машка не любила и боялась леса… К концу третьего дня Дарья попыталась донести эту мысль до руководителя поисковой группы. И он со всей деликатностью дал ей понять, что в случае, если ребенок все-таки ушел в тайгу, они должны сделать все возможное, чтобы найти его как можно скорее. Если она в поселке, у нее еще есть шансы, но на исходе третьего дня в тайге – шансы минимальны.

Впрочем, и поселковые волонтеры, облазив вдоль и поперек все гаражи, подвалы и канализационные люки не нашли ни следа. Словно сквозь землю провалилась.

Валентина Ивановна, возглавлявшая волонтерскую группу, которая в поисках внучки ходила по квартирам некоторых неблагонадежных поселковых элементов, вскоре была госпитализирована с гипертоническим кризом, и Дарья осталась совсем одна. Надежды на сколько-нибудь благополучный исход не оставалось, и вечером третьего дня она вернулась домой с бутылкой коньяка, собираясь напиться до полусмерти и хоть ненадолго отключиться от ужасающей реальности.

Но вместо того, чтобы отключиться, ее мозг словно притормозил и стал работать более спокойно, вдумчиво. Нервы, все эти дни натянутые до предела в ожидании судьбоносных вестей, обмякли. Она сидела на кухне, при свете лишь уличного фонаря, зачаровано глядела на ополовиненную бутылку и чувствовала приятную отстраненность, словно была лишь сторонним наблюдателем.

Не могла Машка пойти в тайгу. Никакая, даже самая милая зверушка (если такие здесь вообще водятся) не могла заманить ее в ледяную, присыпанную первым снегом чащу. Значит, она в поселке. И где-то внутри у нее росла уверенность, что искать ее надо не в канализации или за гаражами, а… в школе. На миг все внутри снова взбунтовалось при мысли о школе, но она смогла подавить этот бунт. Она понимала, насколько нелепы ее домыслы, но сердце настоятельно требовало вернуться назад, вспомнить… Ведь уже так было…

Дарья сходила в материнскую комнату и достала с антресолей старые семейные фотоальбомы. Включила, наконец, на кухне свет и, прихлебывая маленькими глоточками коньяк, принялась их рассматривать. Вот школьный альбом ее отца. Он тоже ходил в эту школу, только тридцатью годами ранее. С черно-белого фото на нее глядели старшеклассники пятидесятых годов. Само собой, на фоне бронзового бюста Ильича. Дарья и сама фотографировалась на том же фоне на первое сентября со своим классом. Вспомнился душный аромат гладиолусов, астр и лилий, ощущение собственной взрослости и важности от надетой строгой школьной формы с плиссированной юбочкой и кружевным белым фартуком поверх, даже вспомнилось праздничное угощение после линейки – компот и невероятно вкусные пирожные с кремовыми утятами. Дарья пошла немного дальше, припоминая расположение коридоров и кабинетов. Фантомный туалетный смрад снова ударил в нос, но она смогла его проигнорировать.