Меч Безголового звякнул по нагруднику, оставляя глубокую царапину и врезаясь в подкладку. Черт вас дери, у меня нет выхода! Я напитал кисть маной сколько смог, кончики пальцев сверкают разрядами синих молний, с размаху вонзаю руку в грудину Безголового. Стыдясь самого себя, я даже не могу смотреть, куда именно бью.
Марионетка это лишь инструмент из мертвого тела, как и большинство нежити. Бью не ее, я ударяю прямо в душу. Это был Рапал, бывший офицер моей армии, пошедший на смерть, пытаясь вызволить своего лорда из плена.
Там, в агонии чужой души, нет ничего кроме беспросветного отчаяния, нет узнавания меня, нет раскаяния. Рапал уже не желает избавления, не желает прощения за все, что делалось его мертвыми руками, по его мнению, не достоин. Душа жаждет наказания, ждет забвения, и только его.
- Прости, - так тупо извиняться перед ним за это, но я прошу. - Прости, Рапал.
Мой кулак сжался в чужой груди, что-то хлюпает, течет черная кровь, но пальцы ощущают лишь боль чужой души, которую сминаю. О, я хорошо знаю каково это, когда пытаются уничтожить душу. Эта боль невообразима. И я своими руками дарую ее тому, кто не должен этого испытывать.
Это не назвать
Следующим был низкий, но плотный и коренастый Безголовый, что так ловко финтит мечом. Умудрился пробить наплечник доспеха, вонзая кончик меча в ключицу на пару сантиметров. С грохотом вминается черная грудина из стали, пуская внутрь мою руку.
- Прости меня, Орвальд.
Отбросил копье Шагама, чтобы едва успеть убрать шею от клинка Умбака, такого незаметного порой, но верного и всегда исполняющего приказы от и до. Мой удар, касание чужой души, еще помнящей, кто я и кто он. Умбак устал, очень устал, и уже с трудом вспомнил мое имя, моля об избавлении.
- Умбак... Прости.
И остался он, великолепный мастер копья, что буквально поет в этих руках, разрывая воздух гудящим свистом ударов. Без других Шагам только сильнее стал, никем не сковываемый в ударах, ни под кого не подстраивающийся. Атаки копья окружили ураганом гибких ударов, взрезая мои доспехи так легко, будто артефакт превратился в бумагу.
Его душу я попросту не могу коснуться, приходится держать дистанцию. Придется бить мощно и наверняка! Ладонь обжигает знакомый Огонь, почему-то ни хрена не греющий сейчас. Тело Шагама горит молча, но душа в алом пламени воет от боли.
Что сказать ему в ответ на такую адскую боль, опять нелепое прости? Его я убиваю худшим из способов, хорошо только, что быстро.
Остались три павших тела и пепел с грудой белых от температуры остатков доспеха. От копья Шагама только кусочек острия, оплавленный, черный от копоти. И этот мерзкий запах горелой глиной плоти нежити... Разве так должен был закончится твой путь, Шагам? Разве
Я не позволил себе проронить ни слезинки перед лицом врагов, что так радуются чужой боли. Молча помог Лублу, быстро убивая со спины, так же тихо встал рядом, когда все кончилось, давая перевести дух.
Чувствую, как ноют новые раны, как капает горячая кровь с пальцев, как наполняет сапоги противным ощущением хлюпающей крови под пятками. Саднит рассеченная щека, медленно зарастая.
- Не знаю, где вы взяли эти тела, как заточили души, с кем сотрудничали... Да и плевать мне, - странно, мой голос так спокоен, удивительно. - Хэнъе. Мои предки когда-то пощадили вас. Не стали убивать остатки целого народа, не трогали детей и женщин, часто брали в плен. Ошибка то была или нет, не моя совесть и не мое дело.
Шагнул вперед, чувствуя, как в волосах трещат молнии, предвещая бурю.
- Хочу, чтобы вы знали перед смертью. Я - никого не пощажу. Не прощу. Не сжалюсь. Считайте это клятвой.
- Громкие слова, - презрительно помахал рукой главный из них, удивительно чисто произнося слова людского языка.
Я на миг прикрыл глаза, выдыхая хоть чуток злости, иначе взорвусь! Магия во мне приняла в себя всю боль, злобу, ярость, жажду возмездия. Когда открыл глаза, без удивления отметил алый цвет молний, что танцуют по телу, кроша пол вокруг. Магия всегда зависит от состояния разума...
И сейчас я уже не просто зол. Я, млять, в бешенстве!
***
Взвесь пыли столбом перед глазами, глотку рвет тяжелое дыхание, пот ест глаза, руки трясутся, как у запойного деревенского мужика. Уловил краем зрения движение в черной пыли, бросился в сторону.
Что-то холодное резануло по уху, дав сполна ощутить еще один глоток боли. Сколько я их уже испил за эту битву, не счесть. Кровь снова пятнает шею терпкой горячностью, щедро питает воротник рубахи под посеченным доспехом. Магия стремится к ране, защитить, вылечить, оберечь хозяина.
Слышу звук хлыста, водный плеск, где-то там, за пылью, что застила взор, виден силуэт Мастера Воды, юркий и быстрый, что то и дело взрывается неожиданными потоками ударов. Хорошо ему, млять... Сейчас на меня опять насели двое костеухих, пока один придерживает соратника.