Оставив поднос на столе, судебный маг поводил рукой над ее лбом, очертил в воздухе предполагаемые очертания ауры и, проделав еще пару манипуляций, велел гоэте ложиться обратно в постель. Та не стала спорить, легла и безропотно выпила то, что ей дали, – какое-то снадобье с мятным привкусом.
Более-менее она пришла в себя только на следующий день, когда нервное напряжение улеглось, а аппетит вернулся. Эллина как раз завтракала, с удовольствием поглощая булочки с джемом, когда в номер без предупреждения вошел Брагоньер. Гоэта ойкнула, чуть не разлив кофе, и поспешила запахнуть полы халата.
– Я понимаю, что подозреваемая, но все-таки женщина. Могли хотя бы постучать! Вдруг я не одета?
– Сомневаюсь. Мне доложили, что вы завтракаете, значит, встали. К сожалению, в вашем положении придется терпеть некоторые неудобства, госпожа Тэр. Как вы себя чувствуете?
– Спасибо, лучше. Мне собираться на допрос?
– Нет, я допрошу вас здесь. И дам доесть. Приятного аппетита!
Соэр расположился на стуле, наблюдая за тем, как Эллина заканчивает трапезу, а затем битых три часа нудно и долго расспрашивал о Доновере и Гланере. Его интересовала каждая мелочь, вплоть до привычек, пристрастий и любимой выпивки. И, разумеется, их отношения к ней. На робкую попытку гоэты возразить, что это личное, он жестко заметил, что ничего личного у нее временно не будет.
– Я должен понять, почему выбрали именно вас. Гоэтов много, но им нужны были именно вы. Случайно ли?
Все показания тщательно записывались, детали выверялись, любая попытка солгать или недоговорить пресекалась. Он каким-то седьмым чувством ощущал, когда она пыталась обойти некоторые моменты.
– Это унизительно! – не выдержав, выкрикнула гоэта. – Вам самому не противно копаться в моем грязном белье? Я сказала, что не буду говорить об этом, значит, не буду!
Она не желала говорить о Доновере, о том, что спала с ним, где и когда в первый раз.
– Я всего лишь выполняю свою работу, ничего больше. Чтобы вновь не пойти по ложному следу, мне необходимо знать все детали мозаики.
Брагоньер встал, налил стакан воды, растворил в нем дюжину капель из зеленого пузырька, стоявшего на прикроватном столике, и протянул взволнованной Эллине:
– Выпейте, госпожа Тэр, сделайте несколько глубоких вдохов. Понимаю, вам пришлось пережить пару не самых приятных моментов, но постарайтесь не попустительствовать истерике. Вы взрослая женщина, гоэта, а не маленький ребенок, должны уметь контролировать эмоции.
– Мне простительно, – злобно буркнула гоэта, глотая успокоительное. – Люди имеют право на чувства.
Соэр промолчал, забрал стакан и вернулся на место. Допрос был продолжен.
Единственной темой, которую Брагоньер обошел стороной, было изнасилование. Он лишь попросил подтвердить факт его совершения и подписать какую-то бумагу.
– Хоть это вам неинтересно! – пробормотала гоэта, не читая, – не хотелось вспоминать эту мерзость, и расписалась в нужной графе.
– Вам тяжело об этом говорить, а все необходимое я знаю от врача и из показаний вашего знакомого некроманта. О нем, кстати, позже мы поговорим подробнее.
– А врач… врач не может знать, – смутившись, Эллина отвернулась, но вопрос следовало задать. Чем раньше узнаешь, тем безопаснее можно решить проблему. – В медицинском отчете не написано…
– Нет, вы не беременны, если вы об этом. Но на суде, госпожа Тэр, придется все рассказать.
– Зачем? Я не желаю! Не желаю, чтобы кто-нибудь знал…
Гоэта замотала головой, закрыв лицо руками.
Все-таки следователи жестоки. Он же знал, что это больная тема, но все равно хоть косвенно, но затронул.
– Такие, как вы, своим молчанием потворствуют сокрытию подобных преступлений. Насилие над женщиной, особенно подобное, не только неприемлемо, но должно караться по всей строгости закона.
Сказано это было резко, с нескрываемыми гневными нотками в голосе. Эллина даже отняла ладони от лица, удивленно взглянула на него: следователь – и проявляет эмоции? Он же по определению должен быть бесстрастным, безликим, она его таким и видела, а сейчас – откровенное осуждение, презрение и ярость. Или это связано с чем-то личным?
– Это позор, – пробормотала гоэта. – И рассказывать об этом мерзко и унизительно.
Она сгорбилась; нервная дрожь сотрясала колени.
– В чем позор, в чем унижение, госпожа Тэр? В том, что вам, как и многим другим женщинам, встретились ублюдки, не достойные именоваться мужчинами? Если для кого-то это и позорно, то для них. Успокойтесь, я не буду об этом спрашивать. Не следовало поднимать эту тему сейчас. Хотя я советовал бы все это записать – вам же станет легче, а я приобщу ваши показания к делу. Не сможете – расскажете потом, уже в Сатии.
Брагоньер смешал очередную дозу успокоительного и подал Эллине. Та сидела в той же позе: сгорбленная, со спутанными волосами и опущенной головой.
Соэр заставил ее выпить успокоительное и сообщил, что на сегодня допрос закончен.
На следующий день состоялся разговор о Малисе. Брагоньер был таким же дотошным, но привычно бесчувственным. Ни одного проявления эмоций, подчеркнутая официальность.