Маг. Биография Паоло Коэльо

Давно прошло то время, когда видение, воображение — иррациональное, однако наделенное собственной внутренней рациональностью — было неотъемлемой составной частью реальности и приходило «сверху», становясь мыслительной привычкой. Она — или, если угодно, обыкновение — определяла культурную парадигму, образ мысли и способ познания мира. Парадигму, отставленную в сторону иной рационалистической парадигмой XVIII века. Сейчас и она представляется (быть может, на какое-то время) исчерпанной. Феномен Пауло Коэльо есть символ деградации этой парадигмы и недвусмысленно воплощает в себе недоверие к такому рационализму, каким мы знали его на протяжении двух столетий.

(…) Я склонен объяснять коммерческий успех произведений Пауло Коэльо приматом воображения, все активнее отвоевывающего свои права под разными обличьями (религии, «магия», «альтернативные» медицина и секс, поэтический метод познания и осмысления) — словом, всего того, что эмблематический картезианский метод определяет понятием «иррациональное».

(…) В жанре, избранном для себя Пауло Коэльо, безусловно, лучший писатель — это Лоуренс Даррелл с его «Авиньонским квинтетом», а наиболее интеллектуализированный — Колин Уильямс. Впрочем, оценки такого рода неизбежно, хоть и невольно, грешат поверхностностью.

Покуда журналисты ломали голову, силясь разгадать феномен Пауло Коэльо, тиражи продолжали расти. В один из тех редких моментов, когда обычная сдержанность — особенно когда дело касалось вопросов денежных — ему изменяла, Пауло обмолвился в интервью «Жорнал да Тарде», что две книги принесли ему никак не менее 250 тысяч долларов (410 тысяч 2008 года). Не исключено, что и больше. Если принять на веру цифры, «озвученные» автором и его издателем Рокко, то, по самым приблизительным подсчетам, получается, что из прибыли, полученной за полмиллиона экземпляров «Дневника мага» и «Алхимика», 350 тысяч долларов причитались Коэльо. И он, имея в своем активе два бестселлера, нового издателя, несколько сотен тысяч на счету, отчетливую перспективу международной известности, получил от Жана приглашение пройти по очередному из четырех так называемых «Священных путей», по которым совершают паломничества вступающие в орден R.A.M. После «Пути Сантьяго» он выполнил второй обет, побывав в пустыне Мохаве, и теперь ему оставался третий, предпоследний искус — «Римский путь». Четвертым же странствием принято считать путь к смерти. Название третьего паломничества следует понимать метафорически, благо совершить его можно было в любой точке планеты и более того — на машине, что было несомненным преимуществом. Выбор Пауло пал на Лангедок, узкую полоску в Пиренеях на юго-западе Франции, где в XII–XIII веках был центр катарской (или, как ее еще называли — альбигойской) ереси, жесточайшим образом искорененной инквизицией. Еще одна особенность «Римского пути», по словам Пауло, ссылавшегося на Жана, заключалась в том, что паломник непременно должен следовать своим снам. Пауло счел такое определение чересчур расплывчатым и попросил уточнить, однако ответ Наставника еще сильнее его озадачил:

— Если ночью увидишь во сне остановку автобуса, наутро отправляйся на ближайшую. Если приснится мост — твоим следующим пунктом назначения должен стать мост.