Постепенно сомнения стали уверенностью. Пауло начал ненавидеть священников («банду ретроградов») и все их требования, касавшиеся как религии, так и учебы. Ему представлялось, что иезуиты обманули его. Проповеди, которые он раньше воспринимал как твердокаменную истину, казались ему теперь «порциями яда, медленно вводимого для того, чтобы мы возненавидели жизнь». Пауло жалел, что некогда принимал всерьез подобные разглагольствования. «Я, идиот, начал даже верить, что жизнь ничего не стоит, — писал он в дневнике. — Вечно боясь смерти, я был вынужден постоянно исповедоваться, чтобы не попасть в ад». Ценой неимоверных страданий и множества ночей без сна к семнадцати годам Пауло сделал окончательный вывод. Он больше ничего не хочет слышать о церкви, проповедях, грехе. И он не собирается стать хорошим учеником во втором классе точных наук, где занятия должны вот-вот начаться. Но в то же время он готов все поставить на карту, употребить всю энергию на осуществление своей навязчивой идеи, которую теперь называет не призванием, а профессией.
Хватило одного семестра, чтобы стало понятно: колледж Санто-Инасио для Пауло больше ничего не значил. «Я всегда был плохим учеником, а теперь стал хуже некуда». Оценки в табеле подтверждают, что Пауло не преувеличивал. Он стал одним из последних в классе, и с каждым экзаменом его результат снижался. На первых ежемесячных контрольных его средняя оценка оказалась чуть выше пяти баллов благодаря весьма спорной девятке по химии. В мае средняя оценка опустилась до 4,4 балла, а в июне грянул гром. Результат упал до 3,7, Педро и Лижию пригласили на собрание в колледж. Новости оказались ужасающими. Один священник зачитал супругам пятую статью устава Санто-Инасио — родителям следовало подписывать этот документ при переходе чада из класса в класс. Согласно этой статье, ученики, недобравшие переходный балл, подлежат отчислению. Священник без обиняков изложил суть: если в следующем семестре Пауло не возьмется за ум и не нагонит упущенное, он провалится на экзаменах, будет отчислен из одного из самых уважаемых и престижных учебных заведений Бразилии, а это — несмываемое пятно на репутации. Есть только один способ избежать этого и избавить ученика и его родителей от позора: пусть Педро и Лижия по собственному желанию заберут Пауло из Санто-Инасио и переведут в другую школу. Обычно Санто-Инасио не идет на такие уступки. Но в данном случае колледж готов сделать исключение, поскольку Пауло — внук Артура Арарипе Жуниора, мастера Туки, одного из тех, кто был среди первых (1903 года) выпускников Санто-Инасио.
Педро и Лижия пришли домой очень расстроенными. Они знали, что Пауло потихоньку курит, от него частенько пахнет спиртным, и кое-кто из родни стал жаловаться, что он подает дурной пример другим детям.
— Этот мальчик просто опасен, — шушукались тетушки. — Он собьет с пути своих младших кузенов.
Но до сих пор «странное поведение» Пауло было внутрисемейной проблемой, а вот исключение из Санто-Инасио стало бы настоящим — и громким! — скандалом, который во всеуслышание доказал бы неспособность родителей воспитывать сына. Если ребенок, как любил повторять инженер Педро, — визитная карточка семьи, у супругов Коэльо были все основания чувствовать себя опозоренными. Физическое насилие в то время считалось естественной составляющей бразильской семейной педагогики, но Педро и Лижия никогда не били сына — наказывали его строго, но к рукоприкладству не прибегали. Объявив о решении перевести Пауло в колледж Эндрюс, где он должен был и дальше заниматься точными науками, отец добавил, что отныне лишает его не только отдыха на каникулах, но и карманных денег. Если ему нужны деньги на сигареты и пиво, пусть ищет работу.
Перевод в колледж Эндрюс был задуман как наказание, но на деле вышло наоборот. Пауло пришел в восторг от новой школы. Колледж Эндрюс являлся не только светским и несравненно более либеральным, чем Санто-Инасио, но и смешанным — в нем учились вместе и мальчики, и девочки. А еще там устраивались политические диспуты, действовали кружки, киностудия и даже любительский театр, в который Пауло поступил раньше, чем познакомился со всеми преподавателями. Годом ранее он решился сделать первый шаг в мир драматургии: на выходных по случаю Дня поминовения усопших заперся в комнате, задавшись целью сочинить пьесу. Пауло выходил только к обеду и ужину, а родителям говорил, что готовится к переходным экзаменам. Через четыре дня он поставил последнюю точку в пьесе «Урод». Претенциозно назвав ее «petit guigno[18]
в духе Алуизио Азеведо», он записал в дневнике: