Маг. Биография Паоло Коэльо

Четверг, 21 июня.

8.00 — Вчера мне дали очень сильное снотворное, и я проснулся только сейчас. Ночью сосед вдруг разбудил меня и спросил, одобряю ли я мастурбацию. Я сказал, что да, и повернулся на другой бок. Откровенно говоря, я не понял, почему он это спросил. Может, мне это приснилось, но все равно странно. Флавио, мой сосед, подолгу молчит. А заговорив, бесконечно повторяет один и тот же вопрос: что делается и что делают люди там, на воле? Ему все еще хочется общения с миром. Бедняга! Он гордится тем, что вел богемную жизнь, но вот он здесь, и он признает, что болен.

Я бы никогда не признал этого. Я здоров.

11.30 — Я обнаружил, что мой бумажник опустошили, и я не смогу ничего купить для Уточки. Вчера я говорил с ней. Она обещала, что сегодня придет меня навестить. Я знаю, что это запрещено, но очень хочу повидаться с Ренни. Я говорил с ней по телефону шутливо, чтобы пе чувствовалось отчаяние.

Здешняя публика не перестает меня удивлять. В глубине души они мне нравятся. Роберто показывает мне разные штуки — как вычислить возраст, как пользоваться вольтметром и пр. У Флавио мания знакомиться со знаменитостями. Здесь огромное число курьезных случаев. У одного мания нюхать еду, другой ничего не ест, боясь располнеть, третий говорит только об извращениях и сексе. Мой сосед по комнате все время лежит, у него грустное лицо и остановившийся взгляд. По радио поют «Девочку-цветок». О чем думает Флавио? Его взгляд безнадежно ищет встречи с самим собой или он бесцельно и обреченно направлен в пустоту, в никуда?

Я говорил с некоторыми пациентами. Кто-то провел здесь три месяца, кто-то — девять, а кто-то — годы. Я бы такого не вынес.

«И от шестого часа была тьма до часа девятого и в девятом часу. Он возопил: Отче, Отче, отчего Ты оставил меня?»

Музыка, солнце за решетками, мечты — все это вызывает бесконечную грусть. Я вспоминаю о Терезополисе, где мы поставили «Безвременную молодость». Пьеса провалилась по вине публики, но я получил, хороший опыт. Какие счастливые дни — я мог свободно смотреть на солнечный свет, ездить верхом, целоваться, улыбаться.

А теперь ничего нет. Ничего. Мы хотели показать мою пьесу здесь, в Рио. Теперь они сделают это без меня. Грустно, когда начинаешь что-то, а тебя прерывают. Очень грустно. Мне сейчас лень писать о пьесе, но и спать я не должен. Сон притупляет, разум, я боюсь стать таким, как остальные. У меня есть газетные вырезки с отзывами, напечатанными еще до нашей поездки в Терезополис. Что было после, расскажу потом. Времени у меня много.

Очень много.

14.10 — Жду Уточку. Приходил мой врач, принес мне антологию французских поэтов. Это хорошо, потому что я понемногу учу французский язык. Он сказал, что я кажусь спокойным, — видимо, мне здесь нравится. Иногда мне действительно начинает здесь нравиться. Это особый мир, где только едят и спят. И все. Но в какой-то момент я вспоминаю о внешнем мире, и мне хочется уйти отсюда. Теперь уже меньше. Вчера было хуже. Начинаю привыкать. Не хватает только пишущей машинки.

Я знаю, что Уточка придет (или попытается прийти) сегодня. Ей, наверное, интересно узнать, что со мной случилось. Она придет еще раза два или три, а потом забудет меня, C’est la vie. И я ничего не могу с этим поделать. Мне бы хотелось, чтобы она приходила каждый день и радовала меня своей необычностью, но этого не будет. Я даже не знаю, пустят ли ее ко мне сегодня. Но как бы то ни было, это приятное ожидание, мне нравится ее ждать.

14.45 — Без четверти три, а Уточки нет. Наверное, не придет. Или ее не пустили.