После второго срока в лечебнице у Пауло с этим психиатром установились странные отношения. У юноши возникла к нему симпатия, несмотря на страдания, перенесенные в клинике, больше того, — он испытывал необходимость поделиться с врачом сомнениями и услышать его совет. Это придавало Пауло ту уверенность в себе, которой не было прежде. В те времена такое поведение пациентов считалось побочным следствием частичной амнезии от электрошока. Однако через много лет Пауло пришел к выводу, что здесь скорее проявлялся так называемый «стокгольмский синдром». «Между мной и доктором Бенжамином установилась связь, как у похищенного с похитителем, — скажет впоследствии уже зрелый писатель в одном интервью. — Даже после выхода из лечебницы, когда меня одолевали муки взросления или возникали проблемы с девушками, я шел к доктору Бенжамину».
«Капитаны песка» не сходили со сцены два месяца. Особо громкого успеха спектакль не имел, но собирал достаточно публики, чтобы оплачивать расходы и делить оставшиеся деньги между актерами и техническим персоналом. К тому же постановка удостоилась хвалебных отзывов уважаемых критиков. Но эйфория, вызванная постановкой «Капитанов песка», прошла, и Пауло снова впал в депрессию. Он чувствовал себя опустошенным, потерянным, пинал, ногами все, что попадалось ему на глаза в дедовой квартирке. Он был одинок среди чуждых и враждебных ему людей, населявших тот район, в котором он теперь жил, здесь никто не мог поддержать его в трудную минуту или разделить с ним редкие радости. Временами он приходил в отчаяние. Когда наступал такой кризис, его дневник заметно увеличивался в размерах. Как-то он целую ночь печатал через один интервал страницу за страницей некое сочинение, которое впоследствии озаглавил «Признания писателя»:
…Моя жизнь вдруг переменилась. Я оказался в самом ужасном месте Бразилии — в коммерческом центре Рио. Вечером нет никого. Днем — тысячи чуждых мне людей. Мое одиночество настолько материализуется, что я ощущаю его как что-то живое и жесткое, оно заполняет все углы и пути. Я, Пауло Коэльо — 19 лет от роду, и руки мои пусты.
Дешевые дома терпимости, что теснились в районах Лапа и Манте, были расположены очень близко, это манило Пауло, и он стал в них частым гостем. Неважно, что женщины эти не были элегантны и внешне мало походили на девушек, которыми он увлекался в южной зоне. С проститутками он мог говорить обо всем, что приходило в голову, не опасаясь критики, и беспрепятственно осуществлять все свои тайные фантазии. Даже когда эти фантазии заключались в том, чтобы не делать ничего, — один такой случай он описал в дневнике:
Вчера я снял самую старую женщину в этой зоне — я никогда не спал ни с кем старше. Я не тронул ее, заплатил только за то, чтобы смотреть. Ее груди казались пустыми мешками, она лежала передо мной совершенно голая. Я смотрел на нее, не понимая, почему она вызывает во мне одновременно и жалость, и уважение. Она была чистой, профессиональной и ласковой, но очень старой — невозможно вообразить, сколько ей лет. Может, 70. Она француженка, на полу валялась газета «Франс суар». Она была со мной очень заботлива. Она работает с 18-ти до 23-х, а потом едет на автобусе домой, и там у себя она — всеми уважаемая почтенная старая дама. Кто бы мог подумать, Господи! Я не в состоянии представлять ее голой, я содрогаюсь. Все перемешалось. Я никогда не забуду эту старушку. Как странно.
Если иногда Пауло платил, не занимаясь сексом, то случалось и наоборот, он не платил ничего или почти ничего: «…Вчера я был в ударе и взял проститутку, ничего ей не заплатив; в итоге она забрала свитер, который я умыкнул у одного приятеля».
Женщины этой зоны могли не только изредка внушать Пауло платонические чувства, но и погружать его в вихрь всепоглощающей страсти. Несколько недель он описывал в дневнике свою безумную любовь к одной юной проститутке. Но однажды она сбежала от него с другим клиентом, и Пауло снова вошел в штопор. Повзрослев, он, видимо, в глубине души еще оставался невинным мальчиком — иначе не объяснить тот приступ ревности, что охватил его, когда его бросила проститутка. «Мне было так тяжело! Мне хотелось плакать, как я никогда прежде не плакал, потому что в этой женщине заключался весь смысл моего существования». Пауло был безутешен: «В ее теле я мог хоть немного избыть свое одиночество». Но узнав, что возлюбленная вернулась и рассказывает всем о его интимных особенностях, Пауло не выдержал:
Я узнал, что она позорит меня, рассказывая о том, на что меня толкала огромная любовь к ней. Она ни разу не сказала обо мне ничего достойного. Стало понятно: я для нее — никто, ноль без палочки, разрушенная пристань. Я напишу здесь имя женщины, которой подарил все то чистое, что еще оставалось в моем гнилом существе: Тереза Кристина де Мело.