Маг и его Тень. Рождение Мага

Надо вернуться в школу. Надо извиниться перед Люпином за практически сорванное занятие. Надо, в конце концов, больше внимания уделять контролю над разумом и дыхательной гимнастике, а то чушь всякая в голову лезет. Гарри никогда бы не подумал, что гормоны действуют именно так: сперва самая обычная девчонка начинает казаться вполне даже симпатичной, потом в голове всплывают всякие полуоформленные фантазии и противоречивые побуждения… а затем остается только удивляться, неужели я на самом деле этого хотел. Мерлин и Моргана, это еще хуже, чем наваждения! Те нелегко распознать, но с ними можно бороться, а с этим-то что делать?..

Только оказавшись в гостиной, Гарри понял, что всю дорогу думал о чем угодно, только не о боггарте. Воспоминания об уроке защиты поблекли, вместо темной фигуры и чуть искривленных в усмешке губ перед глазами стояло безбрежно-голубое небо и облачные драконы, играющие со светлыми прядями.

* * *

Первое время он опасался, что кто-нибудь из слизеринцев обратит внимание на некую схожесть боггарта с ним самим, но, видимо, они были настолько потрясены поступком Гарри — новым вариантом общения со страхом, не включающим в себя ни единого заклинания, — что никому и в голову не пришло сравнивать двух таких разных существ. Человека-волшебника и призрачную тень, потомственного аристократа и худого растрепанного мальчишку. На него озабоченно косились в коридорах, но, вопреки ожиданиям, Рита Скитер не стала обыгрывать этот эпизод в «Пророке». Всю неделю первые полосы были посвящены либо Сириусу Блэку, либо разыгравшейся на юге вспышке гриппа, с одинаковой легкостью поражающего и магов, и магглов.

Малфой ходил по школе с забинтованной рукой. В присутствии преподавателей морщился напоказ, старался как можно меньше ею шевелить. Но в ауре не было ни следа изображаемой боли. Гарри и гриффиндорцам оставалось только молча беситься, глядя на ужимки Малфоя. Пэнси подкладывала в тарелку Драко самые лакомые кусочки, подавала кубок с соком. На это Гарри не обращал внимания. Но когда на следующем же уроке зельеварения Снейп снял с Рона десять баллов за то, что тот небрежно нарезал для Малфоя корень мандрагоры, куски которого незамедлительно полетели в того же Уизли, Гарри не выдержал. С предельной вежливостью он поднял руку и, лишь через пять минут дождавшись профессорского кивка, осведомился, сколько баллов будет стоить окунуть Малфоя головой в котел. И заранее предупредил присутствовавших, что за подобные незабываемые впечатления и глубокое удовлетворение он готов пожертвовать хоть всеми набранными за две недели сентября баллами. Урок для него окончился у озера, где то ли нарглы, то ли птицы уже давно подобрали все хлебные крошки. Впрочем, то обстоятельство, что он на месяц был отстранен от занятий зельеварением, служило неплохим утешением необходимости по истечению этого месяца сдать контрольную по пройденному материалу.

На следующем уроке защиты Гарри то и дело ловил на себе обеспокоенные взгляды Люпина. Он ведь справился с заданием первый, превратил хищного водяного в лужицу зеленоватой слизи, так почему профессор с него глаз не сводит? Неужели боится, как бы непредсказуемый маг чего не учудил? Лучше бы следил за остальными змейками, Алису вон почти в аквариум затащили, если ухватятся за косы, могут и утопить. После занятия Люпин ненавязчиво попросил Гарри остаться. Именно попросил, а не уведомил о необходимости провести в его компании еще пару минут, что несколько удивило ученика. Видимо, статус преподавателя не влиял на врожденную вежливость волшебника.

— Хочешь чаю, Гарри?

Чайник Люпина чем—то напоминал самого профессора. Невзрачный, кое-где потускневший от патины, с истончившимся от долгого использования дном. Что-то в неторопливых жестах профессора говорило, что это не просто домашняя утварь, а самая настоящая реликвия. Пусть не волшебная, но все равно очень много значащая для него. Когда Гарри пил чай с профессором в последний раз, он старательно выложил на дне чашки солнце, символ, не имеющий негативного толкования, и лишь затем протянул чашку Трелони. Все ухищрения оказались напрасны: его все равно ждала глупая и нелепая смерть.

— Гарри, прости меня, я, возможно, не имею права вмешиваться, — издалека начал Люпин. — Но твой боггарт… Видишь ли, на третьем курсе дети обычно боятся чего-нибудь, м-м-м… более абстрактного, что ли? Например, пауков или мумий.

Он смотрел так, будто жаждал услышать признание, что Гарри очень боится мумий и пауков. Гарри, чувствуя необъяснимую неловкость от несоответствия ожиданиям учителя, честно сознался:

— Я никогда не видел мумий и не боюсь пауков, сэр.

— С абстрактными страхами легче справляться, легче превращать их во что-то смешное. Поэтому боггартов изучают на младших курсах, чтобы дети поняли, что их не стоит бояться. Но твой страх, Гарри… Не обижайся, но он свидетельствует о глубокой психической травме. Ты можешь сказать, кто этот человек, почему ты боишься его? Он не похож на твоего опекуна.