Маг – хранитель Слова

– Забыты ненужные споры,
наведен невидимый мост,
бездушный змей Уроборос
клыками вцепился в хвост

В осколки чугунное небо,

в ошмётки моря кисель.
Увы, не подскажет случай —
оружие ты или цель.

Поглядывая на лицо друга, Вальдемар уже после третьего четверостишия начал догадываться, что старается впустую. Но работа есть работа, а потому упрямо продолжал:

– Когда же неумолимо
закончится жизни нить,
своей Дульсинеи имя
ты будешь упрямо твердить.

Закончил. Выдохнул. Обмахнулся шляпой.

– Ну, что? – повернулся он к профессору.

– Да что-то ничего… – растерянно ответил Исаев. – Нет, какие-то всплески были, но на уровне погрешности измерений. Я, всё-таки, не прибор, могу ошибаться – плюс-минус…

– Понятно. Тогда твоя очередь. Надеюсь, у тебя получится.

Вальдемар потянулся к магии, зачерпнул Силы сколько смог. В отличие от спутника, он предпочитал пользоваться Огнём, раскидывая паутину из тонких-тонких ниточек, практически волосков. У каждой стихии есть свои преимущества и свои недостатки. Вода может распространиться на большую площадь и сеть устойчивее, зато Огонь – чувствительнее.

В это время профессор начал читать стихотворение. Не исключено, что сочинял на ходу. Он-то был настоящим поэтом, не то, что Вайс, который прибегал к рифмам очень редко.

О старый дом на берегу реки
И мельница, и смех твоих русалок…
Ты жил, как мог, – тебе хотелось мало,
Но оказалось как-то не с руки

Мечтать об этом, потеряв пространство

И время, размышляя ни о чём.
Возможно, что-то сбудется потом,
Но старый дом давно не знает пьянства

И милых дев. Сплошной научный бред,

Написанных миров беспрецедентность,
Ночная мука и дневная леность,
И так ещё, наверно, двадцать лет…

А через двадцать монотонных лет,

Когда закончишь сочинять свой опус,
Качнётся небо, распахнётся пропасть,
Натрутся ноги лямкой сандалет.

Закроешь дом, к русалкам побежишь

Услышать Битлз в песнях певчих птиц.
С Толстым вернёшься под Аустерлиц,
С Хемингуэем покоришь Париж…

Пройдёшься с Маяковским по Неглинной,

Припомнишь всё, что можно, Лиле Брик,
Взлетишь на небо, превратишься в блик
И снова ощутишь первопричины

Рождения, святого Рождества,

Звезды, горящей над закрытым домом…
Замкнётся круг, начерченный Хароном,
И снова все начнётся неспроста…

Трижды, слушая стихотворение Исаева, Вальдемар сдерживался, чтобы не вскрикнуть от радости. Магическое поле той брамфатуры откликнулось мощными всплесками. Экстремумы пространственной функции пришлись дважды на слова «старый дом» и один раз, но очень сильно, на «замкнётся круг».

– Что? – с надеждой в голосе спросил Исаев. – Что-то заметил?

– Нам нужно искать старый дом. Возможно, на берегу реки, но это не обязательно. Важно, что там замкнётся круг.

– Очень любопытно, но совершенно непонятно.

– Непонятно? Но это же ты сочинил.

– Я вкладывал другой смысл.

– А может, это и есть единственно верный смысл? «Замкнётся круг, начерченный Хароном…» Дом, река, Харон. Пойдём их искать.

Профессор, хрустнув коленями, поднялся.

– Харона я искать отказываюсь. Рановато ещё.

– Сам не хочу, слушай. Но Харон – такой тип, который нас найдёт, когда ему приспичит. Поэтому для начала ищем просто реку.

Вайс первым зашагал через лес, постукивая ножнами шпаги о стволы деревьев и насвистывая какой-то мотив. Поскольку маг-хранитель безбожно фальшивил, угадать мелодию не смог бы никто, сколько бы нот ему не предлагали прослушать. Идущий следом Исаев страдальчески морщился – с его-то абсолютным слухом! – и радовался, что у друга нет глаз на затылке. Спускаться по заросшему лесом горному склону, то ещё удовольствие. Приходилось петлять в поисках пути, на котором уцелеют и ноги, и шея. Несколько раз пришлось обходить торчащие из земли скалы. Но Вайс чуял направление безошибочно. Ему даже не требовалось поглядывать на солнце. Горы оставались на севере, а сколько ещё идти до ближайшего жилья, неизвестно…