Маг-крестоносец

— Но как? — недоуменно спросил Савл.

Лакшми молчала, поэтому Савл сам прикоснулся к тыльной стороне ладони Химены кончиком указательного пальца и проговорил:

Я подкованный вполне
В деле медитации,
Ничего не стоит мне
Силы концентрация!

И как только я свою

Силу сконцентрирую,
Передам кому хочу
Я ее, родимую!

Химена снова оказалась в туманном царстве. Холодная серая дымка окружила ее со всех сторон. Туман противно холодил лицо. Ничего не было видно за густой серой пеленой. Холод забирался под одежду, под кожу, крался к самому сердцу.

Но от рук к груди Химены распространялось тепло. Опустив взгляд, она увидела, что сжатая в ее пальцах туфелька озарена розовым сиянием. Химена нахмурилась, гадая, каким образом такой маленький предмет мог вырабатывать такое тепло и почему вообще туфелька так нагрелась.

И тут Химена расслышала чью-то негромкую поступь, приглушенную густым туманом. Однако по мере приближения звука стало ясно, что шаги принадлежат какому-то огромному, тяжелому существу. Химена с тревогой вглядывалась в туман. Его завеса дрогнула, зашевелилась, и вскоре в плотной пелене образовалось нечто наподобие коридора.

А потом на фоне серой дымки возник темный, мрачный силуэт несуразного существа. На макушке его покачивались тонкие, похожие на стебельки, выросты, щелеобразная пасть с острыми, как у акулы, зубищами, была оскалена в злобной ухмылке, огромные выпученные глаза светились в полумраке. Страшилище передвигалось на тоненьких негнущихся ножках, которые заканчивались большими плоскими ступнями. Его передние конечности длиной равнялись туловищу и были увенчаны футовыми ладонями с длинными пальцами.

— Поди сюда, — прогудело чудище, — если решила помериться силами со мной, посостязаться в магии! Войди в меня, соединись со мной, стань частью меня, растворись во мне.

Химену озарило: она поняла, что перед ней — карикатурное воплощение любви и самых разрушительных проявлений желания. Та любовь, тот трепет, с которыми Лакшми относилась к туфельке — единственному, что связывало ее с пропавшими детьми, притянули чудище к этому предмету. Так продрогший нищий бродяга потянулся бы к едва тлеющему костру.

Бродяга, который жаждал бы пожрать огонь этого костра, забрать его тепло внутрь себя.

И еще Химена догадалась, что вторым, не менее мощным магнитом для чудовища явились ее любовь и тревога за внуков. Однако она понимала, какую силу такая любовь способна придать тем, кто хочет навредить предмету любви.

— Берегись, создание пустоты! — прокричала Химена, дабы на всякий случай честно предупредить чудовище, но оно продолжало надвигаться на нее, противно чмокая и воркуя и тем издевательски насмехаясь над поцелуями и бормотанием влюбленных. Холодные длинные лапы тянулись к Химене, к излучаемому ею теплу. Химена собралась с силами и с мрачной решимостью запела:

Меня коснуться не посмеешь —
Ведь я уверена вполне:
Любовь — не вздохи на скамейке
И не свиданья при луне.

За миллион не продается,

Ее не запугает враг,
Она пред силой не сдается,
Не отступает ни на шаг!

Любовь — не то, что называют

Порой любовью сгоряча,
Не то, что страсти распаляет
И учит нас рубить сплеча.

Не то любовь, что душу губит

И душит ревностью подчас.
Тот не убьет, кто свято любит,
Тот не покинет, не предаст!

Любовь не жжет, а тихо греет,

Любовь не ведает преград,
Она условностей сильнее,
Она превыше всех наград.

Любовь тебя согреет в стужу,

В горячке бьешься — охладит,
Утешит тех, кто горько тужит,
Собой от страха заслонит.

А ты, о монстр многоногий,

Любви не знавший никогда,
Изыди прочь с моей дороги,
Исчезни, скройся навсегда!

Напрасно холодом могильным

Тепло стремишься угасить:
Моя любовь крепка, всесильна,
Тебе ее не победить!

Ничто на свете не заставит

Обратно повернуть меня,
И мерзкий облик твой растает
В лучах любви моей огня!

Чтоб впредь не смел меня касаться,

Тебе я повелю взорваться!