Маг в законе. Том 1

Еще слов ждал? Нет, Валет, не будет больше слов, все сказала, что знаю. Про Мордвинск, про поезд в ад, про игры княжеские, полуполковничьи, облавные… «Варварские». Про искалеченное тело на мраморном столе. Все сказано, тихо, коротко, вполголоса, хотя и подслушивать некому да незачем: Акулька все скулит, тянет ниточку, ей не до нас, а Федюньша-убивец как выпятился в темноту, так и не шелохнулся по сей час.

Грех замаливает?.. вряд ли.

– Федор! Эй, Федор! А вас-то с Филатом… с покойным Филатом, прими, Господи, душу его! – вас-то какого рожна сюда принесло?

Молчит.

Не отвечает.

– Слышишь или нет?

– Слышу, – губы Сохача даже не шевельнулись. Так, родилось прямо из могучей груди, случайным сквозняком.

– А раз слышишь, значит, отвечай!

– Я телегу на купцово подворье загнал. Стал кобылу распрягать, ан тут Филька… по улице. Песни орет. А за ним женка евойная, Палажка. Тоже, значит, орет, а чего орет – не разберешь…

Слова лились ровным потоком, гулко падая во мрак.

Разговорчивым стал, Федюньша?.. выходит, что стал.

За всю жизнь выговориться.

– Он погнал ее, Палажку-то. Колом. А опосля мне кричит: давай, мол, по маленькой? Не-а, говорю, я лучше домой пойду. Он тогда и спрашивает: Акульку не видал? вишь, зараза моя бранится – девка удрала! Хрена тебе, говорю, удрала! Я твою девку на взгорке видел, за селом. Она еще следом за Тимохой с бабами увязалась, в лес… Он аж побелел. Затрясся, давай на мне армяк рвать. Бегим, мол, спасать дуру надоть! бегим, Федюха, друг любезный, без тебя не управлюсь! Ну, я и побег…

– Тятя… тятенька… – тоненьким подголоском вплелся Акулькин плач. – Дядь Друц, ты ж слыхал: он как налижется всклень, так буровит непойми што!.. сам с собой говорить зачинает… Я в избе была, а он докладать вдруг пошел: про полено, про тебя… про бандюков каких-то!.. Да, мол, господин вахмистр! так точно, господин вахмистр!

Рядом дернулся Друц.

Да и тебе разом вспомнилось: морг, и жандармский вахмистр щелкает перед тобой каблуками.

Да, господин вахмистр?

Вы тоже помните?

– Дядь Друц… я ж тебя спасать… я ж…

– Ладно тебе, Акулька, – бросил Федюньша, заворочавшись. – Брось выть. Раньше им сказать надо было. Слышь, Рашеля: божатушку мою да Фильку-покойника следить за вами подрядили. Урядник приезжал, а с ним вахмистр, из жандармов!.. велели раз в неделю все про вас сообщать.

– Что именно? – спросила ты, чувствуя, как язык не хочет слушаться.

– Все. А пуще прочего – глупости разные. Хворали? когда? отчего? Как с народишком сошлись? Много ли пьете? Ну, и вообще…

Ты встала.

Все укладывалось на свои места: и приезд урядника за тобой, в тот самый миг, когда неведомый палач поднес каленое железо к лицу Ленки-Ферт, и многое, многое другое…

– Следили, значит? докладывали?!

Ни парень, ни девка не ответили.

Только вздохнули хором.

– Дядь Друц… – вдруг всхлипнула Акулька и со свистом втянула воздух. – Дядь Друц… а ежели б ты тогда меня взял?.. ну, в ученицы? Мы б сейчас ушли отсель, правда? Вдвоем – ушли бы?!

Такая вера звенела в ее голосе, что тебя пробрала дрожь. Такая надежда из тех надежд, которым и умереть бы последними, ан Костлявая все сапоги стоптала, догоняючи. Значит, девка Друцу козырей сдавала? Значит, он отказался?!

Ай, Валет!..

– Вдвоем? – спиной, затылком, шкурой дубленой ты почувствовала, как ясно улыбнулся за твоей спиной таборный ром, фартовый Дуфуня Друц. – Вдвоем ушли бы. Улетели бы. Не передумала еще?

– Дядь Друц! миленький! Не передумала! Ноги… ноги целовать…

– Ноги не надо. Иди-ка сюда.

Тебя тронули за бедро. Тяжелая ладонь коснулась и упала, будто говоря: я с вопросом… не думай лишнего.

– Рашеля, – сказал Федюньша. – Я с тобой, Рашеля. Я с вами. Я не хочу… как кура, без головы. Не хочу. Лучше сдохну.

– Не надо, – ответила ты, видя перед собой труп на мраморе. – Не надо, Сохач. Лучше сдохни.

– Надо.

И все слова, которые ты хотела ему сказать, скомкались, вспыхнули и развеялись пеплом по ветру.

Он выбрал.

Закон есть закон.

– Ну что, Княгиня? – Друц встал рядом, плечом к плечу. – Сдадим по-новой? Две карты втемную, а?

– Сдадим, Бритый, – тихо кивнула ты.

* * *

Пронзительный, зеленый цвет.

Свет.

Холодный, аж зубы заломило. Как если бы с разбегу припала губами к певучему ключу в овраге, тому ключу, что всем дверям указчик, и на нотном стане, где спит до поры царевна-музыка – первый!

Вместо затхлой тьмы овина, где пахнет сырой кожей и еще – застарелым птичьим пометом. Почему? – неважно.

Теперь пахнет пармскими фиалками.

И еще слегка дымом костра… потому что – Друц.

У него – так.

– А-а, – это Федюньша. Не выдержал. А рябая девка только сладко ахнула, словно в миг первой, болезненно-упоительной близости.

Вот они: Адам и Ева перед грехопадением.

Вот вы: два змия без железной чешуи, без раздвоенных жал.

Искусители? кто из вас сейчас искуситель, кто искушаемый?! кто?!

"Где братва твоя, Каин?! – шутили в бараке матерые жиганы; шутили-спрашивали, да сами себе и отвечали без улыбки. – Разве я сторож братве своей?.."