Маг в законе. Том 1

Князь Джандиери берет у тебя чашку с чаем; брезгливо принюхивается.

— М-да… изрядная дрянь, однако.

Сторож с жандармом угодливо подхихикивают: да-с, дрянь, ваша бдительность, сами удивляемся — как еще пьем-с?!

— С меня обед, милая госпожа Альтшуллер! Надеюсь, вы позволите хоть этой мелочишкой искупить вашу дальнюю поездку, да еще в телеге вместо крытого экипажа! — я видел вашу… э-э-э… повозку, там, у крыльца. Сочувствую, поверьте, сочувствую всей душой.

Ты встаешь.

И смотришь, будто со стороны: твою руку, дряблую, с иссеченной порезами кожей, не спеша подносят к губам.

Как раньше.

— Я вижу, вы согласны. Только перед этим нам надо завершить маленькую формальность. Так, пустяки…

Короткий взгляд в сторону жандарма. Усач вытягивается во фрунт, толкает локтем сторожа. Миг — и тело убрано со стола, покрыто клеенкой; вот каталка дребезжит, удаляясь.

Чтобы вскоре вернуться, как возвращается расторопный официант: с новой порцией.

Тяжелое предчувствие наваливается, ледяной рукой насильника сдавливает грудь, шарит под одеждой. Старый трюк: того, кто ждет, сначала расслабь, отвлеки — разговором, ложной ошибкой, безразличием — чтобы затем даже пощечина показалась топором палача. Старый, но оттого не менее действенный трюк. Ты в углу, ты — крыса перед сворой фокстерьеров-душителей, мелкая доходяга, чьей гордости — длинный хвост да тщетный оскал…

Даже крысу не стоит загонять в угол, думаешь ты невпопад, пока сторож снимает клеенку.

Тело перед тобой страшно обезображено. Не надо иметь никаких особых талантов, чтобы понять сразу, с ослепительным ужасом: над этой женщиной глумились долго и изобретательно. Выжженные глазницы; на лбу тщательно вырезан бубновый туз — некогда кровавый, сейчас он скорее синюшный, выпячивается дешевым крапом. В полуоткрытом рту почти не осталось зубов, на правой руке всего два пальца — остальные обрублены; на левой пальцев нет вовсе, просто торчат уродливые култышки, напоминая собачью лапу.

Нет, ты не отвернулась.

Смотрела.

И даже не вздрогнула, когда за спиной, не в силах совладать с тошнотой, ринулся в дверь захлебывающийся Федюньша.

Ему простительно; ему, ветошнику, а не Бубновой Даме.

Не магу в законе.

— Вам знакома эта особа, милая госпожа Альтшуллер?

Вопрос еще придется повторить. Потому что ты думаешь о том незваном припадке, который рухнул на тебя у купцова рояля: помнишь? — глаза вдруг обожгло, залило огненными слезами, а дыхание скомкалось и исчезло надолго, когда ладони вдруг превратились в беспалые кулаки. Ты еще била, била, била наотмашь по клавиатуре, заставив инструмент взвыть голодной волчьей стаей — и не в силах остановиться…

Да, ты помнишь.

Ты всегда знала о себе: я сильная. Всегда: в деле, на каторге, в кус-крендельской глуши. Знание было простым и в некоторой степени раздражающим. Помнишь: давно, по молодости, сложилось от тоски, в усыпанном палой листвой имении случайного любовника:

— Тот, кого считают сильным,
Знает: сильных не жалеют.
Дескать, жалость унижает,
Дескать, жалость ни к чему.
Сильному наградой — сила,
И осенние аллеи,
И еще…
А впрочем, хватит.
Слишком много одному.

Но ведь ты же никогда не знала, до каких пределов ты сильна на самом деле. Оказалось, это жутко: вот так стоять и смотреть, слушая тихий голос полуполковника Джандиери, молчать и даже не согласиться выплеснуть себя без остатка, единым махом, чтобы уйти навсегда.

…Ведь теперь тебе нельзя просто так уйти?

…Ведь нельзя же, правда?!

…Ведь ты сильная, Княгиня, будь ты проклята?!

— Те, кому наградой — сила,
По привычке зубы сжали,
По привычке смотрят прямо
На любой пристрастный суд.
Слабым вдвое тяжелее —
Им нести чужую жалость,
И еще…
А впрочем, хватит.
Слабые не донесут.

…Хотя почему "будь"? — ты уже проклята.

— Итак, спрашиваю еще раз: вам знакома эта особа?

— Да.

Свобода начинается со слова «нет»; но иногда, очень редко, она все-таки начинается со слова "да".

— И кто же это?

— Елена Запольская, известная вашему ведомству как Ленка-Ферт.

Вот и встретились, Ленка.

Ну, здравствуй, отчаянная Девятка.

— Проходившая с вами по одному делу, после которого вы отправились на каторгу?

— Да, проходившая. Но освобожденная судом от уголовной ответственности за недостаточностью улик. Впрочем, если я не ошибаюсь, была оставлена под подозрением.

Господин полуполковник иронически вскидывает бровь. Ему весело. У него хорошее настроение. От господина полуполковника пахнет хорошим вином и вкусной, пряной пищей. Даже здесь, в морге, от него пахнет так.

— Вы знаете, милая госпожа Альтшуллер, меня всегда удивляло одно обстоятельство. Еще с юношеских лет. Вы не спросите: какое? Нет, вижу, вы не спросите. Тогда я скажу сам, совершенно не стесняясь присутствием этих господ…