Магам можно все

— Вот. Этот агат… Ремесленник, который получил его, прежде имел обыкновение колотить жену до синяков. А после похищения и препарации стал мягок и добр со всеми, не только с женой… Этот изумруд — пятнадцатилетнего мальчишки, который боялся темноты, а после того, как его похитили и вернули, перестал бояться совершенно…

Я запнулся. Оторвал глаза от рассыпавшихся по ковру камушков; и Ора, и Гороф смотрели на меня с напряженным вниманием.

— Вот этот «кошачий глаз», — сказал я медленно, — и вот этот лунный камень… И вот эта, кстати, яшма… принадлежали сумасшедшим. Они были в здравом уме, когда их похитили. А вернули их уже свихнувшимися. Что это, ошибка препаратора?

Гороф подошел ближе. Наклонился; взял на ладонь яшмовую морду неведомого зверя. Тот самый камень, с которого все началось. Кулон барона Ятера-старшего.

— Нет, — сказал Гороф, забыв даже о том, что не должен со мной разговаривать. — Не обязательно — ошибка. Просто у души есть такие свойства, которые отнять — значит разрушить… Все равно что из дома выломать несущую стену. Можно выбить окно, снять дверь, убрать перегородку — дом будет стоять… Но если снести несущую стену — строение рухнет.

За окнами было уже совсем светло. Камин горел по-прежнему, и отблески огня мерцали на россыпи цветных камней.

Я смотрел на них почти с ужасом.

То есть я знал, я предполагал нечто подобное… Но только теперь, перед этим камином, до конца уяснил, с кем или с чем предстоит столкнуться.

Если я не передумаю, конечно. Если я не откажусь от этой идеи: покарать того, кто лишил рассудка — и жизни — старого барона Ятера. Того, кто потрошит человеческие души.

«Чем справедливее будет ваша Кара, чем могущественнее покаранный и чем больше злодейств у него за плечами — тем больше возможностей откроется перед вами…»

Извини, старичок-одуванчик за гардеробной стойкой. Вероятно, в гордыне своей я замахнулся на слишком уж… впечатляющий подвиг.

…А Илу можно будет соврать. Сказать, мол, виновный наказан. Проверить он не сможет, да и не захочет; если Ил не любил отца — за что мне-то его любить, самодура, тирана, негодяя?! Так ему и надо, поделом…

Я вздрогнул. И Ора, и Гороф глазели на меня, как алхимик на мензурку.

— Я знавал одного человека, — сказал я. — У него дочь изнасиловали и убили. Он сам — слабенький маг, торгует зельями, сам не может наказать мерзавца…

— Да-да, — отозвалась Ора с непонятным выражением. Я так и не понял, насмехается она или нет.

— Да-да, — эхом повторил Март зи Гороф. — Да-да… На свете полно мерзавцев, которых следует покарать, которых карать легко, которых карать приятно. Да. Много лет назад у меня была возможность вступить в Клуб Кары. Я долго думал… И отказался. Платить ежемесячные взносы, ждать результатов розыгрыша, надеяться на Кару может либо слабый и униженный человек, либо прирожденный палач…

— Госпожа Шанталья, — сказал я зло. — А вот объясните господину Горофу, почему вы являетесь членом Клуба Кары? Моих ведь объяснений он слушать не будет…

Ора перевела дыхание. Во взгляде, обращенном ко мне, не оказалось ни раздражения, ни злобы.

— Я женщина, — сообщила она мне, а не Горофу. — Отец мой умер… Я маг третьей степени. За меня некому заступиться… В моей жизни был эпизод, когда я ощутила сильную потребность… в оружии. Я не стану вам, господа, посвящать вас в суть того эпизода, хорошо? С тех пор прошло много лет, обида и горечь поостыли, но мне все-таки хочется… хотелось бы предстать перед тем человеком — с Карой в руках. Просто посмотреть ему в глаза. Даже карать не обязательно.

Некоторое время было тихо. Огонь в камине, повинуясь неслышному приказу Горофа, начал пригасать; за окнами вставало солнце.

— Сама судьба помогает вам, Табор, — сказал Гороф с неприятной усмешкой. — Вам с самого начала следовало обратить свою Кару не на этого… мастера камушков, а вот на обидчика госпожи Шантальи.

— Нет! — сказала Ора с такой обидой, что даже Гороф, кажется, вздрогнул. — Я попрошу вас, господин зи Гороф, меня не оскорблять. Я не давала повода… Вы попросили объяснить, что я делаю в Клубе Кары — я объяснила…

— Это он попросил, — Гороф кивнул в мою сторону. — Я спросил его. Вас я ни о чем не спрашивал…

Я молчал. Мне почему-то вспомнилась ювелирша. И ее муж, несчастный Ягор Дрозд, который всю жизнь проживет бок о бок с чужой, веселой, бездарной женщиной. Не решится ее бросить… лет через пять запьет с горя, а через пятнадцать сопьется совершенно. И жена его будет горько плакать, не понимая, в чем она виновата…

Босой ногой я нащупал глиняную фигурку в кожаной сумке под креслом. От одного прикосновения мне стало легче; все-таки когда Кара была со мной, я чувствовал себя значительно увереннее. Почти неуязвимым.