— Галочка, — Лев Абрамович явно решил не терять времени, — Что за человек по жизни был составителем этой "филькиной грамоты"? Вы же наверняка наводили справки. Мне нужно для полноты картины… Отдельные моменты не складываются.
— Петр Николаевич Кубаткин. Считается одним из самых талантливых контрразведчиков времен Отечественной войны. Еще в 1941 году его прочили в начальники разведки НКГБ, но в августе — переиграли и "бросили товарища на Ленинград". Ему покровительствовали и Жданов, и Берия. Он сделал блестящую карьеру. Регулярно "прыгая через звания", к 39 годам — дослужился до генерал-лейтенанта!
— Я спросил ваше личное мнение…
— Лично незнакома! — грубовато, зато правда, — По отзывам сослуживцев, чрезвычайно волевой, авторитетный и жестокий руководитель с большой личной харизмой. Цепной пес режима. Всегда добивался выполнения поставленной ему задачи. Часто — пренебрегая всеми нормами закона и морали… В частности — используя для выбивания показаний садистские пытки, фальсифицируя документы и убивая конкурентов с оппонентами… На этой почве имел конфликт с министром МГБ Абакумовым и в 1946 году — отправлен "в кадровый резерв". В марте 1949 года уволен из МГБ с формулировкой "За невозможностью дальнейшего использования". Работал заместителем председателя Саратовского облисполкома. 23 июля 1949 года — арестован по "Ленинградскому делу". Официально — обвинялся в уничтожении материалов о шпионаже секретаря Ленинградского горкома ВКП(б) Капустина в пользу Великобритании. Но выяснилось, что он уничтожил их по прямому распоряжению Жданова. Попутно всплыли материалы о уничтожении им же множества других подлинников документов "блокадного периода", а так же о бессудном убийстве людей, располагавших сведениями дискредитирующими руководство Ленинграда. В отличие от большинства "жертв репрессий", Кубаткин, даже под пытками (!) так и не признал своей вины. Что исключительно ярко его характеризует, кстати. Похоже, кадр был искренне уверен, что за выполнение преступных приказов — исполнитель никакой ответственности не несет. Своего рода "холуй-идеалист"… Осенью 1950 года — его приговорили к 20 годам лагерей за "преступное бездействие, выразившееся в недоносительстве". Судя по всему, на следствие по делу оказывали беспрецедентное давление. Процесс затем продлевали ещё 15 раз (в СССР — неслыханно), пока, 27 октября 1950 года Военная коллегия Верховного Суда СССР таки не назначила бывшему начальнику Ленинградского УНКГБ "высшую меру наказания"… Приговор был приведен в исполнение немедленно. Судя по всему — "гражданин слишком много знал".
— Кому как, — подключился Ахинеев, — а лично мне этого пришедшего к успеху "Ванька из Пердуновки" — ни капельки не жалко. Прожил жизнь, как цепная собака и подох собачьей смертью…
— ???
— Вы только на оформление писульки гляньте! Я понимаю, сейчас компьютеры позволяют печатать "красивые бумажки" кому угодно. А тут — самое начало 40-х годов! И не единой помарки, все строчки и столбцы ровненькие. Ни одной западающей буквы. Заголовок подчеркнут волнистыми скобками. Импортная "красно-фиолетовая" двухцветная лента. Скорее всего, сама машинка — тоже импортная. По спецзаказу. Видел в музее "Remington" выпуска 30-х годов с такой вот русифицированной клавиатурой.
— Ну и что?
— Ничего… Вспомните сбитый шрифт и неровные строчки записки военного прокурора. И сравните… Профессиональный холуй старается порадовать барина. Ну, в меру своего селюковского понимания, что барин желает знать, а что — нет. Опять же, если пробежаться глазами по документу — сплошные нарушения. Гриф — "совершенно секретно", только номера экземпляра — нет, кому адресовано — непонятно, куда отправлены копии (и были ли они) — непонятно. Или там тогда как-то "по особому" документы оформляли? В общем — эстет и метросексуал, наверное, был тот кто писал или кому писалось.
М-м-да… В наблюдательности товарищу не откажешь. Пожалуй, можно кое-что пояснить.
— На всякие правила и законы советская номенклатура обычно плевала с высокой горы. Иначе, нам мало что удалось бы отыскать. А так — там бумажка завалялась, тут справочка потерялась. Этот документ составлен персонально для товарища Жданова, в единственном экземпляре и обнаружен в архивах партийной организации Ленинграда, через много лет после войны… Пример нарушения порядка оборота "секретной" документации (как и в случае с письмом военного прокурора) вопиющий. Их просто не возвратили… Видимо, только потому они и сохранилось. Собственные-то архивы госбезопасности — недоступны совсем. Зато теперь мы можем судить об интимных подробностях работы с документами лично Жданова. Обратите внимание, кроме него — там никто не расписывался. И все пометки тоже его рукой…