Магазин натипков

Феденька в этот момент лежал на диване и вдруг шмыг на кухню. Почуял запах агрессии. Вы же знаете, что мы выделяем запахи, которые животные чувствуют. Страх, агрессия, слабость, зависимость, покорность, ну и прочее. Нам-то обязательно еще и словами это друг другу объяснить надо. А они-то на расстоянии это ощущают. Рефлексами и инстинктами живут. Это мы себе там чего-то в голове придумываем. Хотя порой хочется спросить: Н А Ф И Г А???

Так вот, подходит девушка ко мне, держит на руках кота, поглаживает его и спрашивает:

– Чего он учудил? Опять к нему придираешься…

– Нагадил под ковер… – говорю я ей.

А эта мохнатая гадость лежит у нее на руках и мурлычет. Чихать он на меня хотел. Это его квартира и его мамочка. А я вообще тут не пришей коту копыта. Я-то думал, что хоть куча дерьма произведет на нее впечатление. А она знаете, что?

– Бедный котик. Лоток, наверно, у него полный. Чистюля ты наш!

И прямо под хвостик готова его зацеловать.

– Вот видишь, что бывает, когда вовремя лоток не почистить…

Это она уже мне! То есть, это получается, что я виноват в произошедшем! Это получается, что по моей вине этот Федор заминировал ковер… Во, дела!..

Подумал я, подумал. И решил. Буду убирать его лоток. Но на кресло не пущу. Все-таки не мы, а они нас дрессируют. Но через день я опять наступил на его мину в том же самом месте. Тут я не выдержал и погнался за ним. Благо, дома только я да он были. Зверюги эти, конечно, проворные. И шустрые. Не удалось его поймать. Но напугал я его здорово. Потому как просидел он под кроватью до вечера. Пока девушка не пришла. А как услышал звук ключа в замке, тут как тут оказался. У ног ее трется. Как ни в чем не бывало. А ему-то и в самом деле до хвоста облезлого все эти дела. Это человек бы бочком ходил с виноватым лицом. А у них морда вообще ничего не выражает.

– Здравствуй, мой Феденька. Мой хорошенький. Мамочка домой пришла….

Он, значит, Феденька, а мне вообще слова не сказала. И чего-то как-то обидно мне стало… Чего же это происходит-то? А? Или я это себе надумал все?

Пару дней прошло без эксцессов. И то потому, что я допоздна в институте был. А она дома с ним вдвоем. Настала суббота. Все как обычно. Федор голодный орет. Она встает. Я продолжаю спать. Хотя какой к лешему сон? Злость во мне закипает…

– Феденька, сейчас мамочка тебя покормит…

Чтоб он подавился!!!

Встаю я, значит. Умываюсь. Иду на балкон за футболкой, которая там сохнет, и наступаю опять на кучку под ковром. Теплую!!! Это значит, он только что туда ее спрятал и прилег на кресло отдохнуть. Я ни слова не говоря рву к нему. Заношу руку. Длань карающая. Он видит меня. Спрыгивает с кресла. И, прохрипев что-то типа резкого «ме», замирает на ковре, вытянувшись в струнку и распушив хвост. Как будто сдох. На шум из кухни вбегает она. И застает такую картину. Я с поднятой рукой посреди комнаты, а у моих ног дохлый кот.

Что тут началось!

– Ах ты изверг. Ты кота убил! Ты фашист…

– Дорогая, я его не тронул!

– Почему же он сдох тогда? Ты никого не любишь! Только кресло свое.

– Дорогая, но я…

– Хватит! Если тебе не нравится, что мы живем в твоей квартире, переедем в наш дом.

Надо сказать, что ее семья жила на окраине города в частном доме. Но не это важно. А то, что эта скотина поднялся. Потянулся. Заурчал и стал тереться об ее ноги. Не знаю, что уж он там учуял своим носом. Но только я был в шоке. Будто он действительно понимает, о чем мы говорим.

– Дорогая, я же говорю, он живой.

– Конечно, живой, мой Феденька. А только ты его мучаешь! Мы переезжаем. Если хочешь, можешь с нами.

Вот такие кренделя! Это я его мучаю!!!

Но дело у нас шло к свадьбе. Как никак. Вопреки всем стараниям Федора. А там все-таки сад, огород. Родная стихия… И мы переехали. Все втроем, естественно.

Вот тут, на своей территории, у него обнаружилась одна особенность. Точнее, еще один заскок в его кошачьем мозге размером с грецкий орех. Можете представить мысли грецкого ореха? В мозге Федора даже этих не было…

На улице лето. Казалось бы – гуляй себе не хочу… Но нет! Он на страже. Дома кроме нас никого. Родители на работе. Мы молодые, горячие. Но как только начинаются зажимашки-целовашки, эта облезлая ушанка запрыгивает мне на спину или на голову… сами понимаете, тут уже ни до чего дела нет…

Надоело это не только мне, но, наконец, и девушке. Выставили его на улицу. Мы в спальню. А он на крышу. Мы обнимашки-целовашки. А этот хвостатый растопырился над окном. Задними лапами на водосточный желоб встал, передними на ставни, и орет истерически. Это же какие нервы должны быть, чтобы такое вынести. Я бросаюсь к подоконнику. Но не успеваю. Этот альпинист срывается вниз. Пролетает мимо окна. И внизу раздается уже знакомое «ме». Девушка бежит на улицу. Я за ней…

Видать, как-то неудачно он упал. Когда я прибыл на место падения, она уже плакала над его бездыханным телом. Тут меня понесло.

– Интересно, а ты плакала бы над моей исцарапанной в кровь спиной? Или над моим отгрызенным носом? А? Плакала? Если бы он мне ночью горло перегрыз? Или ты бы меня всего ему по кусочкам скормила… Он даже не поперхнулся бы…