Магазин работает до наступления тьмы

Хозяин обезвредил ее единственным доступным на тот момент способом, потом перевернул обмякшее тело, намереваясь оказать безумной старушке первую помощь — и давний, только начавший забываться кошмар уставился на него двумя неподвижными огоньками. Это было невозможно, немыслимо, это была катастрофа. Стараясь сохранять самообладание, Хозяин отправил юношу за ингредиентами для сеанса, а сам, не до конца понимая, что и зачем он делает, аккуратно связал старушку веревкой, подаренной некогда магазину вдовой одного висельника, и спрятал в платяной шкаф. Его успела посетить отчаянная мысль опробовать на ней чемодан, но он не нашел подходящий по размеру. Хозяин старался не смотреть на ее лицо, он и сейчас отводил взгляд — хоть и вполне понимал, что уподобляется неразумному ребенку, который надеется, что беда уйдет сама, если он просто зажмурится и притихнет. Смотреть было почти невыносимо. Ведь то, что проступало сквозь кроткие старушечьи черты, долгие годы было для Хозяина воплощением последнего, выжигающего остатки рассудка ужаса, который вспыхивает в мозгу за долю секунды до бесповоротного впадения в помешательство.

Формой это иное лицо, проступавшее сквозь контуры обыкновенной человеческой физиономии, более всего напоминало лошадиный череп. Только состояло оно не из белой кости, а из чего-то темного, текучего и вязкого на вид и переливалось, пульсировало под кожей, точно огромный гнойник. Не меняли свое положение лишь горящие точки глаз — хотя, возможно, Хозяин сам приучил себя к мысли, что это глаза, чтобы не было так жутко. Давным-давно, в одну из своих первых встреч с обладателем иного лица, Хозяин подумал, что оно похоже на дыру, сквозь которую видно нездешний мрак, и оттуда внимательно следят за происходящим бесовские огоньки глаз. Бес из мрака, подумал он тогда. Бесомрак. Хозяин был изрядно выпивши, и слово показалось ему очень забавным. Тогда он даже не поверил, что действительно видел это сотканное из тьмы лицо под человеческой маской — мало ли что померещится спьяну в неверном свете уличных фонарей.

— Давно ты нас отыскал, голубчик? — спросил Хозяин у длинной темной морды. — Ты здесь один, или есть другие?

Спрашивать, как бесомраку удалось проникнуть в магазин, было незачем: Хозяин уже проверил подкову над входной дверью и обнаружил, что кто-то переломил ее пополам, а потом аккуратно повесил на место. И булавки, которую Хозяин собственноручно загнал некогда в щель между кирпичами, под подковой больше не было.

Морда глядела цепко и равнодушно, поворачиваясь вслед за ним, чтобы не упускать из виду, и молчала.

***

Сперва он видел их изредка и издалека. Они казались частью общего безумия: мир полыхал театрами военных действий — в этих словах чудились пышные декорации, военный оркестр с трубами, жестяной гром пушек за кулисами, манто в гардеробе, — только возвращались из этих театров безногие, сумасшедшие, травленные газами, поломанные люди. Все вокруг рвались на защиту Отечества и увлекались столоверчением. Многие совмещали и ухитрялись перед отправкой в действующую армию получить на спиритическом сеансе благословение от покойной маменьки.

Еще все как ошпаренные сочиняли стихи — про обреченность, житейскую пошлость и восторг гибели всерьез. Про какие-то зыбкие фигуры, неизреченные миры и особые знаки оттуда, про тайнопись бытия, доступную лишь посвященным, которые от этого были еще несчастнее, чем безмятежно слепые обыватели. Он еще думал: может, стихотворцы тоже видят вокруг странное, может, об этом и пытаются написать, но вынуждены изобретать шифры и укутывать свои слова в расплывчатые символы, потому что бесы неотрывно следят за ними из мрака цепкими горящими глазами. Он поначалу даже пытался задавать поэтам наводящие вопросы, но те начинали в ответ говорить еще более расплывчато и — это он понял уже потом, намного позже, — видели в нем очередного восторженного мистика, возможно, тронувшегося умом. Тогда таких мистиков было много, как сейчас этих, как же они называются, новые слова вечно выскальзывают из памяти… блогеров. Как сейчас — блогеров. Все были уверены, что Мироздание шлет тайные Знаки, вскрывается Купель и грядет во блеске и славе небесной София, Премудрость Божия. Поэты попроще и помельче, с которых во время застолий слетал всякий флер таинственности, советовали ему поменьше пить и подлечить нервы — и тут же предлагали тост за душевное спокойствие.