Магазин воспоминаний о море (сборник)

Не то чтобы мы дружили — она, кажется, вообще всем входящим радовалась. Ну, то есть всем, кто не состоял с ней в каких-то сложных служебных отношениях.

Да, и еще — она присвоила мне кличку Писатель. Это было давно, Джордж Харрисон еще отлично себя чувствовал и только-только написал Cloud 9, а Эндрю Ллойд Веббер — Phantom of the Opera. Я тогда не был писателем. Это она просто шутила.

Есть женщины, у которых самая запоминающаяся часть лица — рот. Большой, с мягкими даже на вид губами — мясистыми? Толстыми? Пухлыми? Капризными? И два здоровенных заячьих передних зуба с довольно заметной щелью между ними. А сзади зубов — дразнящий язык, он тоже постоянно участвовал в этом спектакле, за краткий срок после прибытия к месту работы сделавшим Юлю Филимонову секс-бомбой посольства.

Хотя была еще впечатляющая грудь, и бедра — раскачивающиеся лениво, неторопливо. И соответствующая талия, участвовавшая в этом плавном, постоянном движении большого, очевидно теплого и наверняка пахнущего молоком тела. И, конечно, спина, которая, казалось, зябко поеживалась под взглядами.

— Вам, милочка, на приемах лучше появляться застегнутой по самый подбородок, со стоячим воротничком. Никаких открытых платьев, — дала Юле инструкцию супруга посла, по должности ответственная за безупречность стиля жен дипломатов.

«Мадам посол» была молодой и очень умной женщиной и понимала, что инструкция ее годится только для очистки совести, потому что закрытое платье не поможет. Юле Филимоновой, даже если бы она была в мешковине, подпоясанной веревкой, достаточно было просто сделать несколько шагов, и эффект был бы тот же. Лицо же — да, собственно, лицо это было вполне обычным, прическа — короткая, почти под мальчика, волосы — кажется, русые, глаза — кажется, серые, невинные, ну — чуть затуманенные некоей задумчивостью, хотя последнее — так, иногда, не слишком. Но женщина губит нас все-таки не лицом.

В посольстве Юле выпала редкая привилегия — работа в канцелярии. Жены дипломатов, сидящие дома и готовящие самим дипломатам плохие ужины, — это вечная и глобальная проблема, но здесь ее удалось избежать. Михаил… или Игорь… в общем, муж Юли Филимоновой, второй секретарь, в результате тоже имел привилегию: видеть свою замечательную жену хоть круглые сутки, но это было не так уж плохо, заодно можно было за ней присматривать. А она — она могла присматривать за ним, и это было разумно, потому что муж ее, собственно, тоже был очень хорош.

Говорили, что на них кто-то ставит генетический эксперимент. Она: русская Венера. Он: если не голливудский красавец, то готовый образ мужчины-защитника, молчаливого воина, пожарника, милиционера, да хоть хирурга-волшебника: каменная челюсть, тяжелый нос, стальные глаза. Чем-то они были даже схожи, эти два идеальных животных, вот только генетический эксперимент явно подзадержался — детей не было. Однако — молодая семья, трудности с зарплатами и жильем (дипломаты в Москве никогда особо богатыми не бывают)… в общем, все ожидали, что потомство возникнет прямо там. В Маниле. Под наблюдением грамотных врачей Медицинского центра Макати, района, где обитает большая часть иностранцев. И тогда, кстати, место в канцелярии на целый год могло бы достаться кому-то из прочих изнывающих от скуки посольских жен.

А получилось по-другому.

Тот день был странно ветреным, пыльные верхушки пальм вдоль Манильской бухты сухо постукивали, неуверенно протягивая тяжелые гребешки ветвей к югу, туда, где Лас Пиньяс, Параньяке и международный аэропорт.

На набережной я бывал редко, это не самое приятное место не самого приятного в мире города — слишком много нищих, в лучшем случае — мальчишек, шаркающих копеечными сандалиями. Плотным роем они окружают твой автомобиль перед светофором: торгуют сигаретами поштучно, леденцами, жасминовыми гирляндами. Или просто клянчат деньги нудным голосом: «Сэ-э-эр». Окна в таких случаях следует заранее, перед светофором, закрывать.

Но в тот декабрьский день именно на этой набережной нас высадил корабль, отвозивший журналистский корпус на остров Коррехидор, к местам боев Второй мировой. Мы пошли к автомобилям, и тут… ну да, тут кто-то обратил внимание на напряженные лица нескольких военных, подбежавших к участвовавшему в нашей поездке Фиделю Рамосу. Тот достал изо рта неизменную незажженную сигару, медленно повернул голову с большими ушами, наклонился поближе к докладывавшему адъютанту…

Рамос тогда был министром обороны Филиппинской Республики.

Так начался декабрьский переворот 1989 года, самый кровавый и самый дикий в истории страны.