Магазинчик грешницы. Списанная со счетов

Я ещё планировала на обратном пути пройти мимо особняка Орнуа, но мои моральные силы остро нуждаются в передышке.

Ну каково, а? Я бы даже сказала: кАково!

Чеканю широким размашистым шагом.

Леди так, не ходят, но мне, очевидно, не судьба ею стать.

— Сэлли, милая, где мои серьги? — первое, чем интересуюсь, влетая домой.

— Те, что подарил милорд?

— Да!

— Не знаю, госпожа. Я ещё тем утром, когда вы вернулись в грязной одежде, заметила, что на вас их не было, — Сэлли как раз убирает что-то странное, рассыпанное и замешанное прямо на полу.

Маленькие хулиганчики стоят рядом и попеременно взирают то на это безобразие, то на собственные перепачканные в подозрительной субстанции пальцы.

Подхватываю обоих и несу к умывальнику. За эти пять секунд трёхлетний Катур успевает оставить на моей щеке отпечаток своей маленькой ладони. Видимо, на память.

— Уверена, что не было?

— Уверена, госпожа. Ни серёжек, ни броши той красивой на вас не было!

Ну с брошью понятно. Я, когда со склона катилась, её выронила. А серьги-то куда пропали?

Они, конечно, могли потеряться, пока я ползала в темноте по оврагу… но на серёжках был надёжный замок и сами по себе они бы не расстегнулись… тем более обе сразу…

Проматываю вечер шаг за шагом, пытаясь сквозь туман замутнённого сознания восстановить картину. Дохожу до того момента, когда Эмильен Эмильтон потащил меня под фонарь и долго лапал то мой затылок, то голову, то лицо.

Мог он за это время снять с меня серьги? Да запросто! Извращенец и вор!

Только вот на кой они ему нужны-то?

— Время пить кулух! — Сэлли разливает по чашкам травяной отвар с молоком и специями. Ставит перед детьми и протягивает одну чашку мне. — Выпейте, госпожа, кулух рассеивает тревогу. А вилочку лучше мне отдайте.

Какую вилочку?

Опускаю взгляд на руку, в которой сжимаю большую вилку. И вот как-то так она меня успокаивает, что даже отдавать не хочется… но я всё же заставляю себя разжать пальчики и отложить вилку в сторону.

— Сэл, а где Ания?

— По делам ушла, к вечеру обернётся… — осторожно двигает чашку с кулухом ближе ко мне. — Кхм… госпожа, мне лучше не спрашивать, как всё сегодня прошло?

— Я даже не озвучила своё предложение! — беру чашку и залпом выпиваю тёплый травянисто-молочный напиток. Вкусно. — И знаешь что, Сэл? А не хочу я иметь дел с этими лордами! Надоели они пуще горькой ракаты!

— И что теперь делать?

— Делом заниматься! Надо хоть на чердаке убрать, а то спим среди паутины и хлама. И ещё там нужно доски отковырять, которыми окно заколочено. Тепло они не держат, а наверху душно. Вот только не знаю чем…

— Кочерга подойдёт?

— О-о, Сэл, да ты ж моя маленькая умница!

Вспыхивает, но довольно улыбается.

Кочерга отлично справляется со старыми досками, прибитыми на проржавевшие гвозди. На чердаке сразу становится светлее.

Теперь я вижу, что часть стекла разбита, а в щель кто-то запихал кусок тряпки.

Аккуратно толкаю круглую раму. Она скрипит, но поддаётся. Внутрь врывается свежий воздух, принося с собой запахи ранней весны.

Не знаю, как в других городах королевства, но в столице есть система канализации, в которую сливаются нечистоты, поэтому даже в бедных кварталах нет явных зловонных ароматов. Говорят, этой канализации уже несколько сотен лет.

Возвращаюсь к окну и смазываю петли капелькой масла, чтобы не скрипели.

Вместе с Сэлли вытаскиваем старые тюфяки на маленький внутренний дворик с колодцем. Дворик этот общий на несколько домов и окружён стенами, между которыми протянуты верёвки.

Вешаю на эти верёвки тюфяки. Пусть проветриваются, пока я уборкой занимаюсь.

Сэлли приходится вернуться к детям, а я поднимаюсь на чердак, выметаю полы, намываю стекло чердачного окошка и принимаюсь за скопившийся в углу хлам.

Полутрухлявые деревяшки, сломанные ножки стола и кусок старой двери отношу к догарающему очагу — как раз сойдут в топку. Туда же отправляются доски, которыми было забито окно.

Полусгнившую старую одежду складываю отдельной кучкой — это на тряпки. А вот красный платок оставляю: он хоть и рваный, но может пригодиться, так же как кусок верёвки, ржавые гвозди и пара костяных пуговиц.

Избавившись от хлама, тщательно прохожусь метлой по всем щелям и углам, чтобы вымести паутину и оставшийся мелкий мусор.

Ну вот. Осталось только полы намыть.

Приходится несколько раз поменять воду, но когда заканчиваю, цвет напольных досок приятно светлеет, а в воздухе появляется аромат древесины. Дождёмся, когда пол высохнет, чтоб затащить обратно соломенные тюфяки и наши вещи.

Разгибаюсь и потягиваюсь в разные стороны, приятно похрустывая поясницей. Любуюсь проделанной работой.

До уюта здесь ещё далеко, но так уже гораздо лучше.

Как будто и в голове стало светлее. Словно вся тошнотворность этого утра была выкинута вместе с хламом, сожжена вместе с гнилыми досками и выплеснулась вместе с грязной водой, которой я намывала чердачный пол.

* * *

— Ания, скажи, пожалуйста, а для меня может найтись какая-то работа? — допытываю хозяйку, когда вечером садимся ужинать.

— Что? Ты хочешь работать? Сама? Но ведь ты леди! — искренне недоумевает.