Магазинчик на улице Грёз

И почему “работать”. Разве сегодня не воскресенье? Вчера была ярмарка на Масленице, а это значит…

— Вставай, сучка! Подъем!

Пощечина обжигает лицо. Я возмущенно распахиваю глаза и вскакиваю, готовая пинками выставить хама за дверь.

Прошлый день проносится перед глазами стремительной монтажной склейкой. Ярмарка. Странная палатка. Нелепый договор подписанный кровью.

И скорый пассажирский в вихре снежинок с тревожным ревом летящий из зимней мглы.

Что случилось?! Я не умерла?! Не помню даже боли. И это место совсем не похоже на больницу…

Оно похоже… на бордель.

Да, бордель — эта мысль возникает сама собой при взгляде на зеркальный потолок и красные драпировки и огромную во всю стену картину, где множество парочек упоенно предаются свальному греху. Словно художник задался целью скопировать самые популярные позы из “Камасутры”.

И гигантская кровать под балдахином, на которой я себя обнаруживаю, тоже вполне вписывается в концепцию.

А вот сосед по кровати — не очень.

— Первый раз встречаю такую тупую шлюшку, — рычит незнакомый мужик. На редкость противный, к слову.

Он словно сошел со страниц романов Диккенса — толстый, обрюзглый и… с бакенбардами. Чтоб мне провалиться — реально бакенбарды. Густые и рыжие.

И костюмчик под стать. Ну просто актер из фильма “Портрет Дориана Грея”. Сюртук, жилет, шейный платок. Только цилиндра не хватает.

А, вон и цилиндр. У кровати на столике.

— Ну, чего уставилась?! — заметив, что я открыла глаза мужик еще больше беленится. — Накурилась, да?! Работай, ленивая дрянь!

Он замахивается, чтобы отвесить еще одну пощечину, но на этот раз я успеваю увернуться. Перекатываюсь на кровати, падаю на пол, больно стукнувшись локтем о столбик. В глазах на мгновение темнеет. Тело слабое, как после болезни, каждое движение дается с трудом, но я упрямо ползу от ряженого психа.

— Куда пошла?!

Незнакомец наваливается сзади, и я бью его локтем в горло. Удачно — на мгновение удается вырваться, чтобы схватить стул.

Тяжелый, зараза. Из чего он сделан — из цельного дуба?

Нет времени размышлять. Я оборачиваюсь и обрушиваю стул на голову мерзавцу.

И еще один раз для гарантии.

Он валится на пол, а я стою над ним, из последних сил превозмогая желание рухнуть рядом. Сердце колотится, в глазах темнеет, тело будто набито ватой, и хочется соскользнуть в блаженную тьму.

Движение на противоположной стене привлекает внимание. Вскидываю взгляд и с изумлением смотрю на полуголую брюнетку.

Незнакомка растерянно хлопает ресницами и протягивает руку, копируя мой жест. За ее спиной находится еще одна кровать — совершенно такая же, как за моей. А у ног лежит мужское тело. Из рассеченного лба хлещет кровь, заливая несимпатичное лицо и рыжие бакенбарды.

Нервы не выдерживают, я открываю рот, чтобы завизжать, и девчонка в зеркале подхватывает этот крик.

 

***

 

Надо было промолчать.

Не успеваю я до конца поверить, что стою перед зеркалом, как раздается стук в дверь. Встревоженный мужской голос спрашивает:

— Господин Бурджас, все хорошо? Я слышал крики.

Сглатываю, перевожу взгляд на неподвижное тело. Интересно, он жив? И… что, черт побери, ответить?

Уже открываю рот, чтобы попросить помощи, как короткой вспышкой — воспоминание. Здоровенный зеленокожий урод с бритым черепом замахивается на меня… нет, не меня — на вот эту испуганную брюнетку из зеркала. Замахивается и рычит голосом из-за двери: “Я сказал: давай деньги, шлюшка”

И страх. Тоскливый, обреченный. Тоже не мой, вот этой девчонки.

— Господин Бурджас?!

— Все хорошо… — осекаюсь от неожиданности. Голос тоже чужой. Глубокий и мелодичный, без привычной хрипотцы.

— Тогда чего орешь?

— Просто… поскользнулась.

— Где? На кровати? — противный смешок. — Надеюсь, Дайка не доставила вам проблем, господин Бурджас?

Любитель распускать руки откликается тихим стоном, и я мысленно выдыхаю. Не убила — уже хорошо.

— Господин Бурджас занят, — тяну я скандальным, совсем не свойственным мне тоном. — Ты нам мешаешь, уйди Горго.

Имя откуда-то приходит само. Как и знание, что Горго — полуорк, полугоблин, причем обе половины худшие. От гоблинши-мамочки он унаследовал подлость и патологическую жадность, от папаши-орка склонность к диким всплескам ярости и звериную жестокость.

Перед глазами веером разворачиваются картинки моих с ним взаимодействий. Верней, не моих, вот этой вот девчонки.

Побои. Угрозы с выманиванием полученных от клиентов чаевых. Неприятный, но быстрый перепихон в подсобке — когда вышибале “Веселой феи” припирало утолить похоть он особо не церемонился, хватал первую, до кого мог дотянуться. И чаще всего это была нерасторопная, слишком пугливая чтобы дать отпор новенькая…

Страх, безнадега, отчаяние обрушиваются как штормовая волна, погребают, утаскивают за собой в пучину чужой памяти…

Счастливое детство и юность где-то в степи. Старый форт посреди бескрайней травяной равнины. Отец — канонир на службе его величества, матушка — лекарка. Родной и ласковый голос: “Даяна, иди домой!”.

Помолвка с молодым офицером, приготовления к свадьбе, поцелуи украдкой.