Магдалина

– Да что же это получается, – возмущался я, – палата номер шесть?

– Вот именно! – подхватывал он, – ни черта не изменилось, даже наоборот… Если академик, казенное светило отечественной психиатрии, еще пять лет назад вполне серьезно, с кафедры, провозглашал, что политическое инакомыслие в нашей стране есть не что не иное как психическая патология, которую нужно лечить в принудительном порядке – то как ты думаешь, в каком веке мы живем?

– Не знаю, – сказал я, – если судить по одной недавней публикации в моей области, то примерно в середине восемнадцатого…

Я тогда имел в виду желчную и ехидную статейку в одной местной алтайской газетенке, где мой коллега, организовавший небольшую экспедицию по поискам “снежного человека” в предгорьях горы Белухи, публично обвинялся в мракобесии, шарлатанстве, авантюризме, “снежночеловеческой” психопатии и растрате государственных средств. Автор статьи, некто Изумрудов, почему-то сравнивал организатора и руководителя экспедиции с графом Калиостро, “так же дурившим головы простого народа Фантомасами своего больного воображения”. Когда я привел Валерке эту цитату, он расхохотался так, что наши жены, согласно шинковавшие на кухне всякую всячину для салата, прервали дробный стук ножей по кухонным доскам, и моя Катерина даже заглянула в комнату, по инерции вообразив, что мы, не дождавшись закуски, уже распиваем заблаговременно припасенную мной “заначку”.

– Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно, – нахмурился Валерка, когда моя жена вышла, – вот я в Афгане служил, ребят проверял после первых обстрелов, кто выдержал психологически, а кто сломался – ну и что? Говоришь потом с комбатом, доказываешь, что такой-то и такой-то – не бойцы, а так, дурики, до первой пули – не верит. А как, говорит, в Великую Отечественную воевали? Тогда вместо психиатров особисты были, у них не забалуешь! Вот и объясняй ему после этого про мотивацию, доминанту…

В то время мы часто беседовали с ним на подобные темы. Валеркина память была еще свежа, и он, в отличие от запуганных и словно навсегда прибитых той нелепой войной молчунов, дотошно перебирал один случай за другим, выговариваясь мне как личному психиатру. Говорил, как они попадали в засады во время переходов, как заползали под БМП и отстреливались, прячась за колесами, как подрывали технику, уходя из окружения на присланных с ближайшего военного аэродрома вертолетах.

– Но ты ведь мог этого не делать, – говорил я, – ты же врач, специалист по оказанию психиатрической помощи при локальных вооруженных конфликтах…

– Да, – сказал Валерий, – и именно поэтому я должен был испытать все это на себе… И не только поэтому, – хмуро добавил он, помолчав.

– А еще почему?

– Потому что потому… – сказал Валерий, – потому что я должен был воевать так же, как они, я должен был пройти через все это на равных с ними, чтобы иметь моральное право смотреть в глаза своих пациентов, понимаешь?

Я понимал, но так, на словах, как отвлеченную мысль. Но еще я понимал и то, что Валерка такой человек, что он не может жить как сторонний наблюдатель, что ему непременно надо влезть во все, к чему бы он ни прикоснулся. Так было и с этим обменом, когда Валерка, начав с изучения газетных объявлений и раскладки всевозможных пасьянсов из адресов и телефонных номеров, через пару месяцев стал вполне профессиональным риэлтером. Он не только до тонкостей изучил все обменные варианты, но, пользуясь своими старыми связями и знакомствами среди чиновников полузакрытых ведомств, определил ближайшие – лет на пять-семь – перспективы рынка городской недвижимости.

– Почему бы тебе этим не заняться? – спрашивал я, когда Валерий раскладывал передо мной переломленную на сгибах карту города и, обводя покусанным кончиком шариковой ручки целые кварталы, объяснял, когда и почему будут подниматься или падать в цене квартиры в той или другой части города.

– Здесь начинаются деньги, – усмехался он в ответ, – огромные, сумасшедшие, а я жить хочу, и потому… понимаешь?

– Не совсем.

– Если ты знаешь, как сделать большие деньги, но у тебя нет возможности их защитить, то лучше их не иметь, – пояснял он, – пока, во всяком случае…