Маги и мошенники

– Почему тогда так темно?

– Издеваетесь? Это пасмурный штормовой день, черт бы вас побрал, к тому же я вашими стараниями оказался в темнице! Здесь мало света, хам-тюремщик не кормит меня и, кроме того, очень прочная дверь.

– Ну да, конечно, помню. Кстати, как вам нравится подправленный финал?

– Резня во дворе – ваша работа? – с отвращением поинтересовался фон Фирхоф.

– Разумеется, я ведь обещал вам освобождение и прочие компенсации. Процесс запущен, остается только подождать, скоро вас выпустят. Всегда питал слабость к жанру альтернативной истории. Оцените мою дружбу, Фирхоф-Ренгер, ради вашего спасения я собираюсь устроить в Церене небольшую революцию…

– Что?! Revolutio? Вы хотите сказать – государственный переворот?!

– Ну да, вот именно, кое-что примерно в этом роде. Попытаюсь объяснить. Революция – это глубокие качественные изменения в развитии явления…

– Вы лишились рассудка, Россенхель! – в ярости рявкнул фон Фирхоф. – Вы окончательно тронулись умом, это и есть ваше качественное изменение! Разве не вы жаловались мне, что даже малое вмешательство вашей ворожбы может обернуться настоящей катастрофой?

– Тогда я был в нетрезвом состоянии.

– Разве не вы говорили мне, что для гуманизации нравов необходимы просвещение и время?

– Может быть, что-то в подобном роде и говорилось второпях…

– А кто сказал мне, что литературный вымысел не должен идти против законов натуры, общества и естества?!

– Не наступайте на горло вольному литератору. Ad cogitandum et agendum homo natus est![27]

– Argumentum ad ignorantiam[28]. Вы действуете currente calamo[29]. Вы не литератор, вы литературный халтурщик.

– Я вам же помогаю, неблагодарный Ренгер! Amicus certus in re incerta cernitur[30].

– Я вижу, вы нахватались латыни, Россенхель, но от этого не стали обстоятельнее и умнее. Из-за Грани сокрушать то, что не вами создано, пользуясь безнаказанностью, это по крайней мере не благородно.

– А я никогда не претендовал на благородное происхождение! Кстати, ай-ай-ай, не ожидал, что вы, мой друг, такой закоренелый, упертый монархист. Если вам дорога идея процветания церенской императорской власти, хотите – посажу на престол? А что? Вы человек гуманистического склада, опытный и честный, может быть…

– Вот именно, я честно служил Империи. Не смейте переделывать меня в узурпатора и государственного изменника.

– А мне кажется, – ехидно возразил Адальберт. – вы и так уже арестованы за измену.

Людвиг прикинул, не попытаться ли дотянуться до Хрониста.

– И не мечтайте, – поспешно добавил догадливый Россенхель. – Вас не пропустит окно Портала. Да и вообще, клянусь своим гримуаром, вы меня огорчаете. В конце концов, я старался ради вас… Вы мне нравитесь как персонаж!

– Тогда ради меня, Вольф, прекратите это безбожное безобразие.

Хронист вздохнул, оторвал от рукава и выбросил круглую колючку какого-то растения.

– А так все лихо закручивалось. Право, мне жаль корежить сюжет собственного творения.

– Презренный эскапист. Ваше творение – бред по сравнению с реальностью.

– Ладно. Ладно, вы меня убедили, однако не слишком-то ликуйте, любезный. Правило «не навреди» действует в обе стороны. Я, скрепя сердце, не стану более вмешиваться, но на мою помощь тоже особо не надейтесь. Revolutio уже началась, справляйтесь с нею сами. Если вы считаете, что она по сути чужда вашей драгоценной Империи, это наверняка будет не сложнее, чем прихлопнуть саранчу.

– Саранчу?! Вы сказали – прихлопнуть саранчу? По-вашему, это просто? Стойте, Адальберт!

Портал уже тускнел, проем окна оборачивался серым камнем.

Людвиг сел на скамью, бессильно опустив руки.

– Меняются миры и времена, но не проходит глупость людская. Ну и что мне теперь делать?

Фон Фирхоф прислушался. Укрытое громадой камня сердце замка ожило – стучали кованые сапоги, невидимая процессия быстро приближалась к запертой двери темницы. Угрюмо загрохотал засов и под своды тюрьмы вошел император.

На поясе Гагена не было меча, с пальца исчезло массивное имперское кольцо, повредившее левое веко Людвига. Вид у Гагена был ошеломленный, фон Фирхоф заметил брызги крови на тонком белом сукне императорского рукава. В этот миг неуместная ирония посетила разжалованного советника. «Похоже, наш доблестный государь взялся сражаться собственной рукой…»