Магическая Прага

Когда лейтенант Лукаш спросил Швейка, смотрел ли тот когда-нибудь на себя в зеркало, Швейк ответил: “Вот у китайца Станека было выставлено выпуклое зеркало. Кто ни поглядится – с души воротит. Рот этак, голова – будто помойная лоханка, брюхо – как у налившегося пивом каноника, словом – фигура”[582]. Подобные “фигуры”, отраженные в магических зеркалах в ярмарочном шатре гадалки, наводят на мысль о составных портретах Арчимбольдо, которые тоже содержат в себе суть Праги, – лица из овощей, фруктов, пернатых, дичи, жаркого, книг, инструментов и кухонной утвари: “мозаика из составленных вместе нелепостей”, наивысшее достижение этой “гротескной живописи”, о которой пишет Даниэлло Бартоли в своем труде “Досуги мудреца”[583].

Джузеппе Арчимбольдо (1527–1593), “изобретательнейший фантастический художник”[584], занял в 60-е годы xvi века место придворного портретиста при Венском дворе, которое оставил, из-за слабости глаз, Якоб Зейзенеггер. В то время правил Фердинанд I (1526–1564). Арчимбольдо оставался там и при Максимиллиане II (1564–1576). Позднее, при Рудольфе II, он переехал в Прагу. Художник настолько слился с созданной Рудольфом атмосферой, что вошел в мифологию той эпохи, и сам отчасти несет отпечаток магической двуличности и сатурнальной меланхолии, что отличали алхимиков. Таким он предстает в автопортрете – торжественным и суровым, в черном камзоле, высоком коническом берете, с крахмальным воротничком под бородой. В комедии “Раввинская мудрость” (1886), действие которой происходит в эпоху Рудольфа II, Ярослав Врхлицкий показал Арчимбольдо этаким художником-сорвиголовой (под именем Арчимбальдо), богемным авантюристом, раскрывающим секреты волшебства рабби Лёва[585]