Магический шар

Опровергнув старое речение:
«В громе пушек – музы не слышны»,
Рота шла особого значения
По Дороге Жизни и войны.

Рота шла по Ладожскому озеру,
Лёд свинцовый, выдохшись, толочь…
Их стихи, как бомбу, заморозила,
И укрыла ночь,

Тех, кто жил на фронте или не жил, но,
Выживая из последних сил,
Всё искал слова, как Саша Межиров.
Страшный суд – Луконин Михаил!

Как найдёшь? Вокруг то – рвы, то – надолбы,
Трупов мёрзлых, детских – штабеля!..
К эшелонам подоспеть бы надо бы!
Чёрный лёд когда-то отбелят?..

Позже «миски» с «Минском» – в рифму, стало быть,
Выжил? Но каков самообман!
Вот тогда поэта и не стало бы,
Если б не товарищ капитан,

Что молчал укором узаконенным:
Графоман – синоним – дизертир!
Солнце вверх тормашками с Лукониным!
Ладоги неразведённый спирт…

Рота шла, а солнышко над Балтикой,
Лунки придорожные суша,
Поднималось фронтовой романтикой,
Словно неубитая душа…

Майское

Светлой памяти Юлии Друниной

I

Кто родился в мае – век промается,
Так у нас в народе говорят…
Не заслуга, что десятиклассница –
На войне солдат?

Всё б нам над приметами подтрунивать,
В стороне, тайком, перекрестясь!..
От живых к погибшим Юля Друнина
Созидает связь,

Чтоб звучали явственнее, ближе нам
Раненых, убитых голоса…
В партизанских соснах, солнцем выжженных
Стон многоголосый поднялся!

Чтобы, Воскресенью соответствуя,
Те восстали, нынешним в укор,
Что привыкли жертвовать и бедствовать,
И стрелять в упор!..

Артобстрелы, холод, голод, сырость ли –
Всё пришлось ей пережить самой.
Ну, азинки многие не выросли,
Не пришли домой.

Юлька же – в Литинститут, в шинелишке
И в многопудовых сапогах…
Слава не посмертная, всамделишно,
Страшно дорога!..

Может быть, сегодня и не трудно нам?
Попривыкли к танкам у Кремля.
Но тогда под поэтессой Друниной
Дрогнула Земля.

Без неё врезается, немая вся,
В предзнаменований чёрный ряд…
Об ушедших говорят: «Отмаялся!»
Горько говорят.

II

Крепко сжала седые виски:
Рвёт сосуды войны отголосок.
Не унять чернозёмной тоски
Голове её светловолосой!

Не ловить иноземную брань
Ни одним слуховым из отверстий!
Подмосковная дача, Пахра,
И последняя воля – в конверте…

И посмертная книга Суда.
В «Судный час» пощади её, Боже!
Фронтовик и поэт никогда
Примириться с неправдой не сможет.

Что ж такая затеялась брань
В мире новых, безумных реалий?
Хоть израненным духом воспрянь –
Непонятно, за что воевали?!.

…Дачный плед, чай горячий отдашь
За осеннюю стылую снулость…
И гараж, как последний блиндаж,
Где небесная гостья уснула…

III