Магический спецкурс. Второй семестр

— Таня, разрешите представить вам господина Эрдингера, уполномоченного обвинителя.

Уполномоченный обвинитель — то есть, местный прокурор, как я поняла — едва кивнул, так и не встав. При его грузности вставать-садиться едва ли было легко.

— Очень приятно, — осторожно отозвалась я, все еще не понимая, что этим господам от меня нужно.

И снова прояснить ситуацию взялся Ротт, который сегодня отчего-то был сама любезность.

— Господин Эрдингер выступает обвинителем на процессе Вильяма Нота, — пояснил он. — Сейчас дело дошло до слушаний и свидетельских показаний. Поскольку вы и есть основной свидетель обвинения, он хочет пройтись с вами по вашим показаниям.

— Мне что, надо будет выступать в суде? — от этой мысли меня передернуло.

— Всего лишь рассказать, как все было, — наконец подал голос Эрдингер. В противовес не очень располагающей внешности голос у него оказался довольно приятный: низкий, бархатистый, успокаивающий.

Я кивнула, даже удивляясь, что совсем не ожидала такого поворота. По логике следовало бы. После того, как легионеры забрали Нота, я поначалу ждала какого- то продолжения истории, но потом слишком увлеклась другими вещами.

Ротт сделал приглашающий жест в сторону кресла, на котором до этого сидел сам, и пояснил:

— Ректор присутствует здесь в качестве вашего представителя, поскольку формально вы все еще несовершеннолетняя. Беседа эта неофициальная, вам ничего не грозит, но мы подумали, что так вам будет спокойнее. И если хотите, мы можем вызвать кого-то из ваших родителей, но тогда процесс немного затянется.

— Да нет, не стоит, — я отмахнулась. Уж если я тогда выдержала в одиночку допрос тремя легионерами — как я теперь понимаю, совершенно незаконный по местным правилам — то как-нибудь обойдусь молчаливой поддержкой ректора, который со скучающим видом рассматривал потолок. — Задавайте ваши вопросы.

Я боялась, что за прошедшие месяцы мелкие детали случившегося в начале каникул стерлись из моей памяти, но стоило начать рассказывать, как все вернулось и предстало перед моими глазами в таких подробностях, словно это случилось вчера. Только эмоции немного улеглись, поэтому на вопросы я отвечала даже более четко и последовательно, нежели на первом разбирательстве.

До тех пор, пока обвинитель не спросил:

— Вы знаете, почему Вильям Нот хотел вас убить?

Я замялась. Теперь-то я знала это, но очень сомневалась, что мне стоит озвучивать эту причину даже тут, в узком кругу. О том, чтобы заявить об этом в зале суда, и речи быть не могло.

— Насколько я знаю, он принадлежит к каким-то местным террористам, — в конце концов выдавила я. — Но я так и не поняла, почему они желали моей смерти.

— И у вас нет никаких догадок? — настаивал Эрдингер.

— Мне кажется, госпожа Ларина уже ответила на этот вопрос, — неожиданно вмешался ректор, хотя я думала, что он вообще нас не слушает. — И мне кажется, что ответ на него должен знать господин Нот. Спросите у него.

— Ректор Ред прав, господин Эрдингер, — неожиданно поддержал Ротт. — Думаю, если у защитника возникнет такой вопрос, то лучше его опротестовать. Всегда можно сослаться на угрозу безопасности госпожи Лариной в случае ответа на него.

Эрдингер кивнул и что-то записал в блокнот, в котором делал пометки по ходу нашего разговора.

— Что ж, тогда на этом у меня пока все. Если вы будете так же спокойно и четко отвечать в суде, все пройдет хорошо.

— А можно и мне задать вопрос? — неожиданно осмелела я. — Почему так долго? Нот пытался убить меня в конце января. Сейчас конец мая. И вы только дошли до суда? Что вы делали все это время?

Эрдингер и Ротт переглянулись, после чего Эрдингер с тяжелым вздохом поднялся из кресла.

— Что ж, на этот вопрос вам ответит Геллерт, но лучше мне этого не слышать. Ректор Ред, проводите до порталов? Я не учился в Орте, ничего у вас тут не понимаю.

Мое сердце тревожно забилось, когда ректор тоже поднялся со своего места и вышел вслед за Эрдингером. Оставаться наедине с Роттом мне совершенно не хотелось, наши приватные разговоры еще ни разу не доставляли мне удовольствия.

— Таня, да не бойтесь вы меня так, — с улыбкой попросил Ротт, пересаживаясь в кресло, которое освободил Эрдингер. — Я знаю, наше с вами общение не задалось с самого начала, о чем я искренне сожалею. Но я представитель закона и не причиню вам вреда.

— Почему-то меня это не успокаивает, — пробормотала я. — Наверное, потому что законы местные мне как-то доверия не внушают.

Ротт пожал плечами и развел руками, как бы извиняясь за несовершенство системы.

— Так что вы делали все это время? — напомнила я свой вопрос.

— Я буду откровенен с вами, — Ротт печально вздохнул. — Мы пытались заключить с Нотам сделку. Надеялись, он сдаст нам свою ячейку.

— То есть вы торговались с ним, — я покачала головой. — И как, сторговались?