Магическое кольцо Каина

Какое-то время она довольно улыбалась, потом стала вновь приставать с женитьбой. Невероятно, но она даже умудрилась вытребовать с Вольфганга расписку в том, что если он не женится на Констанце, то будет платить 300 флоринов неустойки ежегодно (к счастью, Констанца потом выкрала странную бумагу и, смеясь, разодрала ее на мелкие клочки). В конце концов, фрау Вебер просто побросала одежду Вольфганга в сундук и заявила:

– Съезжайте от нас сегодня же! Не хотите жениться – так чтобы и ноги вашей в моем доме больше не было!

Пришлось искать новую комнату. «Как ты устроился, сынок?» – интересовался Леопольд, из-за упрямства которого, собственно говоря, и возникла вся эта ситуация.

Вольфганг описывал «прелести» нового жилища предельно честно: «Для крыс и мышей эта обитель, а не для людей. Лестницу надо в двенадцать часов дня разыскивать с фонарем. То не комната, а каморка, с ходом через кухню. В двери комнаты находится окошко. Правда, мне было обещано, что его закроют занавеской, но одновременно меня попросили снова раззанавешивать его, как только я буду одет, иначе в кухне ничего не увидишь – свет в нее проникает из моей каморки. Хозяйка сама называла сие жилище крысиной норой. Одним словом, на эту комнату страшно взглянуть… Прошу вас, ради всего на свете прошу – разрешите мне жениться на моей любимой Констанце. Не думайте, что дело касается только женитьбы, если бы так, я охотно подождал бы еще. Но это абсолютно необходимо ради моей чести, ради чести девушки, ради моего здоровья, ради моего душевного спокойствия. Сердце мое неспокойно, мысли мои в смятении. Как же в таком состоянии думать о чем-либо разумном, работать?.. С нетерпением ожидаю вашего разрешения, родной мой отец. С уверенностью ожидаю, ибо от него зависят и честь моя, и слава».

Через полгода отец не выдержал и все-таки дал разрешение на брак.

Вольфганг стоял рядом с Констанцей перед алтарем собора Святого Стефана и счастливо улыбался.

Ну, наконец-то кончилась вся эта долгая тяжелая история! Он выполнил свой долг. Отец, хоть и без радости, дозволил свадьбу. Значит, наконец будут все условия для того, чтобы заняться музыкой и более уже не отвлекаться на все эти житейские мелочи!

Жизнь с Констанцей оказалась немного не такой, какой представлялась Вольфгангу. Очарованный ее заботой, он почему-то был уверен, что Констанца – хорошая хозяйка. Однако оказалось, что в ведении хозяйства жена, может, еще более легкомысленна, чем он сам. Констанца быстро потратила его нехитрые сбережения, и обедать пришлось в долг, а купить дров и вовсе было не на что. Правда, Констанца, отчаянно зябнувшая, этому совершенно не огорчалась. Она придумала, что можно согреваться танцами – и, хохоча, вальсировала с Вольфгангом по их маленькой комнатке. У нее был легкий нрав. Впрочем, к сожалению, это никак не способствовало появлению любви. Через пару месяцев совместной жизни Вольфганг осознал: полюбить жену так, как он любил Алоизию, у него не получится никогда. Он даже не удержался и пожаловался в письме к отцу: «В истории с Ланге[30] я был дуралеем, это правда. Но кем только не бываешь, когда влюблен! Я на самом деле любил ее и чувствую, что она и сейчас мне небезразлична. Мое счастье, что ее муж – ревнивый дурень, никуда ее не пускающий…»

А еще ему дико хотелось написать музыку на Бомарше.

Общаясь с женой, бегая по ученикам и давая концерты, Вольфганг настойчиво убеждал себя в том, что его новая идея – очень плохая идея.

Ему уже даже все отчетливее слышалась в голове увертюра к «Свадьбе Фигаро». Но пьеса была запрещена к постановке в Австрии указом императора. А зачем писать то, что никогда не увидит сцены? Работать, не имея надежды на оценку слушателями, очень грустно. К тому же такая работа занимает много времени, а вот много денег не сулит – а ему надо содержать семью…

– Пиши оперу. Либретто будет. А постановка – это не твоя забота, – сказал Моцарту де Понти, не унывающий, как все итальянцы.

Вольфганг сочувственно улыбнулся. Недавно у известного либреттиста произошел конфуз. Написанная им по заказу Сальери опера «Богач на час» с треском провалилась. И во всех салонах капельмейстер бурно возмущался и говорил, что никогда в жизни не закажет де Понти ни единого либретто. Пожалуй, ему сейчас просто нечем заняться – вот он и цепляется за самые невероятные прожекты.

Тем не менее, вернувшись домой, Моцарт шутки ради записал обрывки многочисленных мелодий, вихрем проносящихся в сознании.

Либреттист оказался невероятно искусен в дворцовых интригах. Точно неизвестно, что именно он говорил Иосифу II, однако император отменил собственное же решение и дозволил ставить оперу.

– Как быстро ты работаешь! – удивлялась Констанца, едва успевая складывать исписанные листы. – Вот если бы еще и денег у нас было так много, как много этих черточек-ноток на бумаге!