Магия

Смит. А какой вред от веры в Аполлона? И какой вред от неверия в Аполлона? Разве вам никогда не приходило в голову, что сомнение может быть таким же безумием, как и вера? Что задавать вопросы так же болезненно, как и провозглашать доктрины? Вы говорите о религиозной мании! А разве нет такой вещи, как антирелигиозная мания? Нет ли подобного сейчас в этом доме?

Доктор. Выходит, вы думаете, что вообще никто не должен задавать вопросов.

Смит.(Страстно, указывая в соседнюю комнату). Я думаю, вот к чему приводят бесконечные вопросы! Почему бы вам не оставить вселенную в покое? Пусть себе означает, что пожелает. Почему бы грому и не быть Юпитером? Многие люди выставили себя на посмешище, интересуясь, что представлял бы собой дьявол, если б это был не Юпитер.

Доктор.(Глядя на него). Вы в собственную религию верите?

Смит.(Так же серьезно глядя на собеседника). Наверное, нет: но еще глупее было бы сомневаться в ней. Ребенок, который сомневается в Санта-Клаусе, страдает бессонницей. Ребенок, который в него верит, крепко спит по ночам.

Доктор. Вы прагматик.

Входит Герцог.

Смит. Именно это адвокаты называют повседневной жестокостью. Но я склонен к практике. Вот семья, о которой вы рассказывали мне разные ужасы. Есть здесь юноша, который сомневается во всем, и девушка, которая всем верит. На кого же пало проклятие?

Герцог. Беседуете о прагматиках. Я рад это слышать… Ах, какое передовое движение! Я теперь поддерживаю Рузвельта. (Тишина). Ну вы же знаете, мы развиваемся! Сначала было Пропавшее Звено. (Тишина). Нет! Сначала была протоплазма, а потом Пропавшее Звено, потом Магна Карта и все прочее. (Тишина). Вот, взгляните на акт о страховании!

Доктор. Я, пожалуй, не стану.

Герцог.(Шутливо грозит ему пальцем). Ах, предубеждение, предубеждение! Вы, доктора, вы знаете! Но я сам никогда… (Тишина).

Доктор.(Прерывая тишину необычным вопросом). Никогда что?

Герцог(доверительно). Никогда сам не пользовался аппаратами Маркони. Никогда не прикасался к ним. (Тишина). Ну, мне нужно побеседовать с Хастингсом.

Герцог медленно уходит.

Доктор (взрывается). Ну и… (оборачивается к Смиту). Вы только что спрашивали меня, кто из членов семьи унаследовал фамильное безумие.

Смит. Да, спрашивал.

Доктор.(Низким, значительным голосом). Клянусь спасением души, я уверен, что это Герцог.

Занавес

Действие III

Комната частично затемнена, видны стол с лампой и пустое кресло. Из соседней комнаты время от времени доносятся слабые звуки движений и голоса больного. Входит доктор Гримторп, он взволнован, в руке у него пузырек с лекарством. Он ставит пузырек на стол и садится в кресло, будто собирается нести дежурство. Входит Фокусник; он одет к отъезду, несет свой мешок. Когда он пересекает комнату, Доктор встает и обращается к нему.

Доктор. Простите меня, могу я задержать вас на минутку? Как я понимаю, вам известно о… (колеблется) о тех, судя по всему, серьезных изменениях в развитии болезни, которые произошли после вашего выступления. Я не говорю, заметьте, в результате вашего выступления.

Фокусник. Спасибо.

Доктор.(Слегка воодушевляется, но говорит очень осторожно). Как бы то ни было, душевное возбуждение — это значительная составляющая всех физиологических проблем, а ваши успехи нынче вечером были столь необычайны, что я не могу и помыслить о том, чтобы исключить их влияние на моего пациента. Сейчас он в состоянии, которое в чем-то напоминает горячку, но в котором он все еще может время от времени спрашивать и отвечать на вопросы.

Вопрос, который он постоянно задает, таков: как вам удалось совершить этот последний трюк.

Фокусник. А! Мой последний трюк!

Доктор. Сейчас я подумал, можем ли мы заключить некий договор, который в данном случае оказался бы подходящим для вас. Возможно ли для вас конфиденциально сообщить мне те способы, которыми можно удовлетворить это… это навязчивое желание, которое им овладело. (Он снова колеблется и еще медленнее подбирает слова). Это особое состояние псевдо-горячечной убежденности является крайне редким, и по опыту я знаю, оно сопряжено большей частью с печальными исходами.