Магия Берхольма

Какими они будут? Долгими или краткими? Успею ли я увидеть, как ко мне бросится земля, и почувствовать, как терраса за моей спиной упруго отскочит высоко в небо? Семь секунд – я смотрю на часы и даю секундной стрелке пройти семь делений. Вот так. Но сколько это продлится? Сколько – для стремительно падающего, одежду которого треплет ветер и вокруг головы которого вращается земля? Признаюсь, даже моя вышколенная фантазия имеет свои пределы. Не знаю. Может быть, время растянется, чтобы перехватить меня в искаженной эйнштейновской промежуточной области. Может быть, все кончится спустя мгновение. Знаю только, что буду падать с распростертыми руками и широко, до боли, открытыми глазами, чтобы ничего не пропустить. Так надежная физика швырнет меня сквозь воздух и свет. (Солнце будет ослеплять меня даже там, наверху, в полете, в пространстве.) А потом?

Я знаю: в конце ждет боль. Она наступит, без нее не обойтись; не будем предаваться иллюзиям! Асфальт обрушит на мое тело невероятно сильный, хорошо рассчитанный удар; за один миг все мои кости будут размозжены. Будет ли это больно? Ты еще спрашиваешь! Это будет несказанно, невыразимо, ужасно больно. Но ведь это продлится недолго, правда? Глупое утешение Эпикура,[45] которым успокаивают детей перед походом к зубному врачу, и к тому же напрасно. Боль продлится недолго, но будет достаточно сильной, чтобы за одно мгновение навеки оторвать мой дух от тела, от материи; какое же это, наверное, потрясение, какой непостижимый ледяной ужас!.. Так уж повелось: этот мир отделен от иного стеной, нет, скорее забором из боли. Нужно перелезть через него или выломать в нем доску, обойти его нельзя. Мы впервые сталкиваемся со своим телом в физических страданиях и в физических страданиях, неважно, кратких и жгучих или долгих и мучительных, с ним расстаемся. Таково правило. А теперь хватит афоризмов.

Итак, пусть это продлится недолго и окажется не слишком страшным. С высоты в бездну, из жизни в смерть: семь секунд. Но ведь это всего лишь один из вариантов. В конце концов я не самоубийца.

Это тебя удивляет, правда? Но я и в самом деле не самоубийца. Я верю, милая, далекая Нимуэ, в вечное проклятие, ад. Неужели я мог бы совершить такое безумство и убить себя? Я брошусь вниз, но не пойду на верную смерть. Я рискую многим, очень многим, это в самом деле безрассудно. Пусть это глупо, но это не грех.

Ведь может быть, я не упаду. Неужели неопровержимо доказано, наверняка решено, что мой путь ведет вниз, а не вверх? Кого волнует физика? Семь секунд – какой учитель средней школы продиктовал нам эту формулу? Разве я не маг? Разве я не подчинил себе материю, не вызвал тебя из мрака, не повелевал огню? Неужели такой, как я, может упасть?!

Я никогда не любил рисковать. Поэтому я отверг служение Богу, высочайшее поприще в мире, поэтому я однажды ночью отверг великое и грозное предложение. Но теперь все будет иначе: я спрыгну. Может быть, мое безрассудство само по себе достаточно необычно, чтобы потрясти порядок мироздания, его правила и законы. Без риска невозможно чудо: не исключено, что я упаду. Но может быть, может быть, может быть, – сколько «может быть» нужно, чтобы вместить невозможное? – может быть, нет. Тогда я взлечу. Воспарю. Меня будет гладить ветер. И земля будет далекой и девственно-чистой, и бесплотный воздух меня понесет.

Вот ведь будет неудача, если я умру. Смущенный, опозорившийся, но невиновный, я буду стоять перед судом. О том, что законы природы слепы, что физика никак не связана с личностью, что магия невозможна, – вот о чем я вскоре буду размышлять семь долгих, кратких секунд. Или не буду. Я рискую жизнью, но не растрачиваю ее бесцельно. Пожалуй, я не первый, кто достиг Царства Божьего благодаря умозрительным рассуждениям, благодаря размышлениям, лукавству и уловкам. Так или иначе – через несколько минут я стану волшебником, каким всегда хотел быть, или просто исчезну.