Магия и пули

И Арефьев развернулся. Не прошло недели, как подряженные им мастеровые выдали продукцию. За кремнями он послал приказчика в Германию. Тот скупил у производителя товар и оставил впечатляющий заказ. Заплатил наличными. Немцы возбудились и сказали: «Данке шен!». Обещали производство нарастить. Федор дал команду не скупиться. В случае войны границу перекроют, нужно создавать запас. Друг припомнил, что в Великую войну[8], кремни стали дефицитом, их ввозили контрабандой…

– Федор?

Офицеры смотрели на него.

– Да задумался чуток, – отрешился он от воспоминаний.

– Снова об оружии? – улыбнулся Куликов. – Что на этот раз?

– Нет, о барышнях, – не замедлил Федор.

– Будет тебе врать! – фыркнул Куликов. – Да какие барышни! Скоро ночевать будешь на заводе. Прямо сам себя изводишь. Неужели Соколову не забыл? Где она сейчас?

– Говорят, в Тамбове служит классной дамой. В институте благородных девиц.

– Ты откуда знаешь?

– Сообщили, – напустил туману Федор. Не хотел рассказывать друзьям, что послал запрос в Министерство просвещения. Через две недели получил ответ. Догадаться, что сбежавшая невеста станет вновь учителем, не составило труда.

– Я надеюсь, что в Тамбов ты не поедешь? – не замедлил Куликов.

– Нет, – ответил Федор. – То, что было, отгорело.

– Вот и славно! – подключился Рогов. – Приглашаем тебя в гости. Завтра воскресенье, нужно отдохнуть. Посидим у Николая. Дети по тебе соскучились. Говорят: где дядя Федор? Почему нам вкусненького не несет? – засмеялся капитан. – Приучил ты их. Так что приходи! Надо бы отметить наше «зажигательное» дело. Жены рады будут. Я Варвару приглашу. Ты не возражаешь?

– Нет, – ответил Федор.

– Значит, завтра в полдень…

* * *

В мастерской Федор спрятал автомат и достал чертежную доску. Набросал эскиз нового затыльника и крепления приклада. В понедельник передаст на производство. Испытает и запустит в серию, к Рождеству будут автоматы. Что потом? Друг подскажет. Завершив работу, снял эскиз и глянул на часы – время уходить. За окном темнеет – осень на дворе. В мастерской он был один, уходя, закроет дверь на ключ. Это помещение выделили ему в личное пользование. Притащили несколько станков, подключили к электричеству[9]. Работай – никто не помешает. Федор иногда привлекал мастеровых, только большей частью обходился сам. Сняв мундир и надев халат, трудился за станком. Офицеру, вроде не к лицу, но он так привык, и к тому на заводе относились с понимаем – изобретатель как-никак. Пусть хоть молотом машет, лишь бы дело спорилось.

Затворив дверь, Федор спустился с крыльца и зашагал между пыльных корпусов. За кирпичными стенами работали станки, их гул и визг металла заполнял окружающее пространство. Меж цехов витал запах лака и веретенного масла, а от кузниц несло дымом от сгоревшего угля. Пахло железом. Тот, кто говорит, что металл не пахнет, никогда не видел производства. Это запах обработанных деталей и готового оружия. Он въедается в металл и стены корпусов, даже если их освободить от оборудования, остается на года.

Миновав проходную, Федор двинул к дому. Шел неспешно, погруженный в думы. Год с лишним миновал, как он обзавелся Другом. Неприкаянная душа, подселившись в голову мастерового, изменила его жизнь. Токарь стал изобретателем, а затем и офицером. Отличился на границе, получив «Георгия». Вместе с ним – потомственное дворянство. Сирота, подкидыш из приюта… Он теперь богат и знаменит, уважаем на заводе – и не только. Почему же на душе тоскливо? Дело в Соколовой? Да, обидела сбежавшая невеста. Только не соврал он офицерам – отболело. Отчего ж душа грустит, а сердце пустота?..

– Забежим в трактир? – раздалось в голове. – Поедим и выпьем. Автомат мы сделали, полагается отметить.

– А, пожалуй! – согласился Федор.

Не прошло и часа, как он, сытый и довольный, подошел к подъезду. Воротясь из Петербурга, он не стал менять квартиру и остался в комнате, которую снял, перебравшись из Москвы. Капитану, вроде, не по чину, но искать другую было в лом. И привык он к этому дому.

Дверь ему открыл швейцар.

– Добрый вечер, ваше высокоблагородие, – поприветствовал жильца. – Вам письмо.

Федор взял протянутый конверт. Почерк незнакомый, на конверте – прихотливый герб. Адресовано ему: «Капитану Кошкину, дом Поповой в Туле». Наградив швейцара пятаком, Федор двинулся к себе, где и вскрыл конверт.

«Здравствуйте, господин капитан. Сообщаю новость. Государь соизволил подписать мое прошение о приеме Вас в мой род. Но при этом сохранил Вам прежнюю фамилию. Полагаю, что причиной стал Ваш дар Зеркального щита. Его нет ни у кого из родовых. Сути дела это не меняет. Вы отныне мой наследник, князь Юсупов-Кошкин. В воскресенье, 6 октября, я устраиваю прием. Приглашены главы родов Москвы, некоторые – Петербурга. Извольте непременно быть. Я представлю Вас гостям.

Князь Юсупов».

– Твою мать! – произнес вслух Федор, опускаясь на кровать.

– Недоволен, Федя? – раздалось в голове.

– Ты же уверял: до такого не дойдет, – отозвался Федор. – Или князь умрет, или царь откажет.