Магия и тайна Тибета

Карма надел потрепанную пагцу [95] с радостью. Пылающий огонь и щедро сдобренный маслом горячий чай приятно освежили и восстановили силы после ночного купания. Правда, удовольствие от физических удобств сильно уменьшилось ударом по его гордости. Лама, думал он, не принял его с распростертыми объятиями, как должно принять ученика, столь чудесным образом к нему приведенного. Что ж, он утолит голод и отдохнет, а после объяснит гомчену, кто он такой и чего ждет от него как от учителя.

Но кушог Тобсгийас не предоставил ему возможности заняться объяснениями; казалось, вообще забыл о присутствии новичка в ритоде, хотя, несомненно, дал на его счет указания помощникам, так как оба ученика хорошо его кормили, а место у огня оставалось в его распоряжении.

Шли дни и недели, и Карма стал терять терпение. Кухня, как она ни удобна, показалась ему тюрьмой. Хотел он работать – приносить воду или топливо, – но ученики ламы не позволяли ему покидать дом. Лама решительно приказал: есть и греться у огня – вот все его обязанности. Карма все больше чувствовал неловкость – с ним обращаются как с домашним животным и не желают от него ничего в обмен на еду и тепло. В начале своего пребывания затворник настойчиво просил товарищей напомнить ламе – он ждет с ним встречи. Но тот ничего не хотел слушать, – пусть не смеют беспокоить своего ламу; когда римпош [96] захочет видеть Карму – сам пошлет за ним.

Через некоторое время вновь прибывший перестал задавать бесполезные вопросы. Единственное его развлечение – наблюдать за появлением ламы на небольшом балконе, где он иногда сидел, или слушать, когда (через долгие промежутки времени) он объяснял философские трактаты своим ученикам или случайным посетителям. Но то лишь редкие проблески – тянулись долгие, ничем не заполненные часы, а он все обдумывал различные обстоятельства, что привели его сюда.

Так прошло чуть больше года. Карма стал впадать в отчаяние: с радостью снес бы самые жестокие испытания, назначенные ему ламой, но это полное забвение поражало его.

Во время первого, и единственного, разговора с отшельником он старательно избегал рассказывать о своем низком происхождении; теперь же стал подозревать, что лама, со своими сверхъестественными способностями, раскрыл его секрет. Именно этим он объяснял, что с ним так обращаются. Может быть, учитель презирает его, считает, что его не стоит учить, и кормит только из жалости. Это каждый день приходило ему в голову и сильно мучило гордого Карму. Все еще убежденный, что его привело к ламе Тобсгийасу чудо и другого гуру не существует для него в целом мире, он и не мыслил предпринимать еще одно путешествие, чтобы разыскать другого мастера; вместо этого ему часто приходило в голову покончить с собой.

Тибетцы верят, что для того, чтобы сделать успехи на мистическом пути, необходимо встретить настоящего цавай-ламу, то есть духовного учителя, у которого уже учился в прошлой жизни, или если это не удается, ламу или кого-то из любимых родственников, покровителей или преданных слуг. Связь, сформированная таким образом, относится к так называемым прошлым деяниям, так говорят сами тибетцы.

Карма совсем упал духом; и тут в ритод приехал племянник отшельника. Гость, лама тулку, глава монастыря, путешествовал с большой свитой; на нем сверкающая мантия из желтой парчи, высокая шапка сияет, как пагода на солнце. Лама и его помощники остановились в долине у подножия горы, где располагался отшельнический скит, и установили прекрасные палатки; освежившись чаем, который отшельник прислал им в огромном серебряном чайнике, тулку поднялся в жилище дяди.

На следующий день тулку заметил странную фигуру Кармы – оборванная накидка из овечьей шкуры, волосы до пола – и спросил его, почему он всегда сидит у огня и ничего не делает. Кандидат в колдуны потянул время, поправляя волосы; наконец-то божества сжалились над ним, – несомненно, именно они пробудили интерес к нему в мозгу тулку.

Карма представился, не забыв ни одного своего звания, рассказал о долгой жизни нагим в лесу, о заклинаниях и кьилхоре в ущелье, о «чудесном потоке» и о лучах света, что тянулись от жилища отшельника к его голове. Закончил жалобой, что кушог Тобсгийас совершенно забыл о нем, и стал умолять тулку замолвить за него словечко.

Из рассказа, который я слышала, явствовало: вероятно, лама, которому Карма рассказал свою историю, из того же теста, что и его дядя. Его, казалось, совсем не тронул рассказ, он не пожалел скитальца, а просто спросил, какое обучение жаждет он получить у отшельника.

Вопрос обрадовал Карму: хоть теперь встретил он кого-то, кто поговорит с ним о деле, которое так давно носит в своем сердце. Самоуверенно заявил он, что желает приобрести магические способности, – например, летать по воздуху, вызывать землетрясения. Но благоразумно умолчал, зачем ему надо совершать чудеса.