– А она после этого визжала, как недорезанная, что ты ее оскорбила. Рыдала на груди этой клизмы Рутковой. Тоже мне, целку из себя строит! Пробы негде ставить. А сама всему театру задолжала. Мне Элка рассказывала. Они там уже две недели не просыхают от радости, что она свалила. А все благодаря твоему благоверному, который считает, что переманил такое чудо в перьях. Стратег!
«Растоптанный валенок, – вспомнила Мара с обидой. – Именно!»
Не цветок растоптанный, что было бы печально и красиво и вызывало сочувствие, а валенок, и это не печально и не красиво и сочувствия не вызывает. А вызывает лишь жалость.
«Я его ненавижу! – Она до боли сжала кулаки. – Ненавижу его высокомерный голос, голос человека, который всегда прав, его уверенность в том, что ему все можно, его манеру передергивать, врать, изворачиваться, называть белое черным и черное белым. И все это нисколько не смущаясь, держа всех за дураков. Ненавижу его манеру цитировать классиков, безбожно их перевирая, равно как и латинские афоризмы! Полиглот, блин! Эрудит недоношенный!»
Как ни была Мара расстроена, она не смогла сдержать улыбки – слова «блин» и «недоношенный» были из репертуара фольклорной певицы Зинаиды Кульковой. «Именно недоношенный!» – повторила она с удовольствием и с удивлением почувствовала, как отпускают напряжение и обида и на смену им приходит странное состояние легкости, почти эйфории. Ей вдруг захотелось рассмеяться, и она лишь усилием воли подавила это желание. Она украдкой взглянула на мужа, продолжавшего говорить, и нашла, что в профиль Артур похож на верблюда и у него смешно двигается верхняя губа. «Я схожу с ума!» – сделала она вывод, поспешно отворачиваясь, чтобы не расхохотаться.
Артур вдруг замолчал, будто его выключили. Лицо у него стало высокомерно-печальным, как у человека, незаслуженно обиженного.
«Интересно, – подумала Мара, – что сегодня в меню? Барахлящий мотор, который требует срочного ремонта, или необходимость успокоить нервы и побыть одному?»
– Мне нужно побыть одному, – сказал Артур сухо, не глядя на жену.
Мара молча открыла дверцу машины, ступила на влажную траву, почувствовав ее пружинящую мягкость, и пошла по дорожке к дому. Подойдя к крыльцу, она замедлила шаг. Ей не хотелось уходить из сада. Такая ночь бывает только в мае. Громадная, удивительно яркая луна висела в небе, заливая все серебристым сиянием. Предметы отбрасывали длинные черные тени, отчего мир вокруг приобрел четкую выразительность графики. На скамейке под кустами сирени кто-то сидел. Кажется, Володя, брат Тамирисы, с которым она здоровалась и перекидывалась короткими фразами, вроде «хорошая погода сегодня» или «опять дождь». Он воспринимался ею как представитель чуждого социального слоя, наделенный качествами настоящего мужчины – немногословием, сдержанностью и некоторой угрюмостью. Его невозможно было заподозрить в фатовстве, и самое главное, ей казалось, что он умеет драться – молча набить кому-нибудь морду при случае. По-мужски – не царапаясь, не визжа и не лягаясь, как Артур, приди тому в голову фантазия сцепиться с кем-то. С мужем Лисовской, например, если у той есть муж.
Маре захотелось сесть рядом с Володей, но странная робость охватила ее.
«Может, ему хочется побыть одному, как Артуру», – подумала она и заставила себя сделать шаг, другой…
И вдруг прямо у нее над головой раздалась оглушительная соловьиная трель, чистые, нежные и страстные звуки, исторгнутые трепетным птичьим горлом.
– Ох! – выдохнула Мара и, ощутив слабость в коленках, опустилась на скамейку рядом с Володей, и они стали слушать соловья вместе. Опасное занятие, надо заметить, чреватое разными неожиданностями. То, что происходило вокруг, было до оскомины банальным – майская ночь, луна, соловей. А что тогда не банально? Все банально, все уже было. Люди банальны, их поступки, их чувства, связи, отношения друг с другом тоже банальны и не блещут оригинальностью.