Магия книги

В тюбингенские годы Гессе, сделавший выводы из отроческого кризиса, начинает строгое самовоспитание, упорно и своенравно строит собственный духовный мир - свой „дом“. Его влечет тайна источников знания, мудрости, он ищет ее в собственном сознании, в воспоминаниях, в окружающих предметах и явлениях, в студенческих аудиториях и в книгах, в многочисленных книгах (позднее Гессе писал, что в тюбингенские годы он изучал половину всемирной литературы и философии) и приходит к выводу, что „каждый сам должен позаботиться о том, какие материи ему изучать, чтобы не терять из виду подлинное и благородное“, как он пишет родителям. И в том же письме сообщает, что период нигилизма в его жизни преодолен и что, хотя он не может принять ни одной формы христианства, его вдохновляет „вера в вечную чистоту и силу, вера в нерушимый нравственный миропорядок, делающий душу одновременно малой и великой“. У Гессе складывается собственный идеал набожности, включающий в себя и любовь, и веру в добро, и предпосылку проникновения в суть вещей, и магию символического претворения мира в духовное благо. Этот идеал проходит в дальнейшем через все произведения Гессе, пронизывает всю его жизнь, становится неотъемлемым от „магии книги“. В Тюбингене Гессе по-настоящему открывает для себя Библию - главную книгу родительского дома, особенно деда, прозванного Гундерт Библия. Он очарован поэзией Ветхого завета, с упоением читает Бытие, Иеремию, Екклесиаста и Псалтирь. Болью и тоской отзываются в нем последние слова Екклесиаста: "...и зацветет миндаль; и отяжелеет кузнечик и рассыплется каперс. Ибо отходит человек в вечный дом свой, и готовы окружить его по улице плакальщицы...“ (12, 5). Германа мучит тоска по дому и матери, чувство окончательной утраты и невозможности вернуть доконфликтное время детства. Эти чувства и эмоции, известные почти у всех подростков, с гессевским складом характера и обстоятельств жизни, начинают у Гессе сублимироваться и принимать образ символической смерти - магического преодоления раздвоенности сознания, новых рождений личности и „пути вовнутрь“, пути к „самости“. Насыщенный богатейшими архетипическими смыслами образ смерти в лоне природы-матери пройдет почти через все произведения писателя. Мысль о смерти, сложно соотносясь с главными значениями гессевского автономного комплекса „домом“, „родителями“, „книгой“, становится неизменным спутником растущего чувства одиночества, которое для интроверта закономерно претворяется в программу. „Моя каждодневная молитва - сохранить свой собственный внутренний мир, - пишет Гессе Капфу в 1896 году. - Со школьной скамьи я был неизменно осужден на одиночество, которое в конце концов стало моим вечным спутником. Я не нахожу друзей, верно, потому, что слишком горд и не в состоянии домогаться чьего-либо расположения“. Близких знакомств у Гессе было к тому времени много, но не складывалось с ними „домашнего“ единства, как не складывалось оно в сознании Гессе между „образом“ его творческого комплекса и „смыслом“ Я-сознания. Возможность этого единства ощущалась Германом лишь в чтении. И юноше „каждый час, не проведенный над книгой, кажется потерянным“. В 1901 году в рассказе „Новалис“ Гессе писал: „В многообразии книжного мира я чувствую себя лучше, чем в суматохе жизни, и в отыскании и приобретении старых книг я бывал увереннее и счастливее, чем в моих попытках дружески объединить свою судьбу с судьбою других людей“. Книги одушевлялись и принимали облик людей и людских жизней в сознании Гессе с раннего детства. Они имели „внешность“ (от переплета до содержания) и „внутренность“ (духовное послание), которые взаимодействовали друг с другом как проекции женского и мужского начал. По-разному символизируя на протяжении своего творчества эту двойную проекцию книги и постепенно претворяя „внешнее“ во „внутреннее“, Гессе всю жизнь искал контактов с людьми через книгу - через реализацию своего автономного комплекса, который от тюбингенского периода и до исхода десятых годов XX века сохранял форму конфликта с отцовской авторитарностью дома и общества. И отношения с книгами как с давящей товарной громадой начинают тяготить Гессе. „По вечерам, - пишет он родителям в 1898 году, - я бегу в книгах от внешнего во внутреннее и планомерно занимаюсь историко-литературными и философскими штудиями, которыми в будущем, надеюсь, сумею воспользоваться“.