Магия крови

Озадовский на какое-то мгновение задумался, потом зажал трубку в зубах, потянулся за спичечным коробком. Взяв его со стола, достал спичку, чиркнул. Держа ее на весу и глядя на колеблющийся язычок пламени, ответил:

— У книги не может быть только один сюжет. Так не бывает.

Климов смутился.

— Может, я коряво выразился…

— Ничего, я это к слову.

Прикуривая, Озадовский смежил веки, и стало видно, как дрожат его ресницы. Глубоко и жадно затянувшись, он выдохнул дым и откинулся в кресле.

Возникла небольшая пауза.

Климов заметил за ним привычку дожигать спичку до конца и в тот момент, когда он перехватил ее за сгоревшую, источенно-скрученную часть, изменил свой вопрос:

— Я хочу понять, кому она сейчас нужна? Ведь эта книга…

— Вы хотите сказать, книга прошлого?

— Да.

Черный, догоревший остов спички был опущен в пепельницу. Озадовский улыбнулся.

— Не бойтесь власти прошлого, каким бы оно ни было, оно вас не обманет, чего нельзя сказать о будущем и настоящем. Понимаете?

— В какой-то мере.

— Вот и хорошо. А книга… На чей-то взгляд, она не что иное, как средневековые поверья, ужасы и бредни, а при внимательном дотошном изучении становится понятно, что ужас берется из неизвестности.

— В каком смысле?

— Мы просто мало осведомлены о жизни вообще.

— В масштабе Вселенной?

— Если хотите, именно так. У нас до сих пор нет критериев, согласно которым можно отделить живую природу от мертвой.

— Совершенно?

— Совершенно.

— То есть ни идеалисты…

— Ни материалисты, — покачал головой Озадовский, — истины не знают. А эта книга, — он вынул изо рта дымящуюся трубку и, наклонившись вперед, в упор посмотрел на Климова, — дает ключ к распознаванию живой материи в любом загадочном явлении, а применительно к людскому бытию содержит тайные рецепты психогнозии…

— А что это такое?

— Особенные знания, благодаря которым используется психика другого человека.

— В своих целях?

— Да.

Сказано это было с такой гипнотической силой, что Климова пробрал холодный озноб. И почему-то страшно потянуло оглянуться. Он еле справился с этим желанием. С этим своим… Своим? А может быть, как раз наоборот? И что я потеряю, если оглянусь? — Мысли его стали путаться. — Возьму и оглянусь. Что здесь такого? Мало ли причин. Не все ведь поддается точному определению…

От внутренней борьбы у него пот холодный потек меж лопаток. Чушь какая-то!

И чья-то властная настойчивая сила повернула его голову назад.

Стены, отделявшие библиотеку от кухни, исчезли, их не было, да и кухни в ее обычном понимании не существовало… В воздухе висели два стакана с торчащими в них мельхиоровыми ложечками, сахарница… блюдце с сервелатом… Красивый букет хризантем в хрустальной вазе. Цветы крупные, просто огромные, неизъяснимо чудные… А за ними, во дворе кооперативного дома злобно орали, взмахивая крыльями и задиристо наскакивая друг на дружку, береговые чайки, собиравшиеся по утрам возле мусорных ящиков. Дождь перестал. В лужах сверкало солнце, и растленно-хамские глаза ангорской кошки, сидевшей на лавочке возле подъезда, в котором жил Иннокентий Саввович, презрительно сощурились при виде Климова… Это уже было слишком! Он резко повернулся, и та, мяукнув, спрыгнула на землю. Видит Бог, сделала она — а может, это кот? — тогда сделал он это с какой-то гнусной сутенерской улыбочкой… Климов заозирался: какое утро? Откуда солнце? Уже, наверное, полдень… Что с ним происходит? Ничего… Он просто должен ехать в психбольницу… Бзик, заскок… Не выспался как следует. Банальнейшее переутомление…

«Кто много видит, тех стремятся ослепить».

Чей это голос?

Климов яростно потер виски. — Очнулись?

Хозяин дома сидел в той же позе, держа дымящуюся трубку в руке и резко подавшись вперед, но участливый тон вопроса не мог скрыть торжествующей окраски голоса, словно профессорского сердца коснулась никому не ведомая радость.

— Наваждение какое-то, — слабо усмехнулся Климов, хотя намеревался сделать вид, что ничего особенного не произошло. Так, незначительное головокружение по типу гипогликемии.

— Впечатляет, правда?

По всей видимости, это была старая, испытанная шутка. И реакция гостя пришлась по душе хозяину дома. Но Озадовский опроверг его догадку:

— Наша работа почти всегда экспромт. Впрочем, как и ваша, наверно.

Климову показалось, что он всецело находится в чужой власти. И это вполне понятно: профессор всю свою жизнь изучал магию и медицину. Что ему чья-то воля, если он умеет ею управлять. И как только Климов пришел к такому выводу, из кухни пахнуло душистой среднеазиатской дыней, а на столе вместо пепельницы появилась роскошная ваза с крупным виноградом.

— Угощайтесь, пожалуйста. Климов отрицательно помотал головой.

— Спасибо, не хочу.

— А что же вы хотите?

— Ничего.

— Неправда. Вы пришли, чтобы узнать, кто убирает дом и кто готовит мне еду. Я не ошибся?

— Нет.

Ваза с виноградом исчезла, но запах дыни ощущался явно. Климову впервые стало страшно. Теперь не он, его допрашивали. Четко, жестко, деловито.