Магия крови

Уткнувшись лбом в стену ванной и закрыв глаза, Климов мысленно еще раз, шаг за шагом, проходил по дому Шевкоплясов. Вот он подошел к их книжному шкафу с зеркальными стеклами, вот попросил открыть сервант, вот посмотрел на Валентину Шевкопляс и… с печальным восхищением подумал, что цвет ее волос, овал лица и прекрасная линия шеи говорили о том, что ее можно обожать, но только издали. Представив себя на месте ее мужа и теряя ощущение реальности, он вдруг почувствовал приступ безотчетной ревности к хозяйке дома… Она приближалась к нему в сиянии своей слепящей красоты… Раскрытые влажные губы, золотистые легкие волосы, прекрасный белый лоб и даже брови, выражающие как бы удивление тому, что и они прекрасны, всем своим трепетом, волнением и нежностью усиливали яркую живую прелесть ее глаз… гнетуще-властных и очаровательных. Он вспомнил, как ему непреодолимо захотелось коснуться ее губ своими и как он впервые пожалел, что не курит: желания подобной силы должны как-то компенсироваться. Чиркать спичкой и прикрывать лицо ладонями, вдыхая дым зажженной сигареты, — чем не способ справиться с собой? На время, разумеется, на краткое мгновение…

Климов резко оторвался от стены и помотал головой. Черт, действительно с его рассудком что-то происходит… Надо будет посоветоваться с Озадовским, вдруг это последствия его гипноза, его шутки? Следствие зашло в тупик… Вернее, следователь.

Смотав шнур, он отложил электробритву, сунулся под кран. Пофыркал, отжал волосы. Накинув на плечи полотенце, посмотрел в зеркало: хорош! Лицо четче обозначилось, нос заострился.

Интересно, откуда в Валентине Шевкопляс взялось очарование, вспомнил свое мимолетное желание глотнуть табачного дыма Климов и, разглядывая себя в зеркало, подумал, что это какое-то наваждение. Тогда и его можно считать красавцем, хотя это и не так и это так же верно, как и то, что у него отнюдь не мягкое лицо сентиментального интеллигента, рассчитывающего в жизни на свой ум, диплом и деликатность. Работа в милиции наложила свой рельефный отпечаток, но, кажется, не в такой степени, когда черты лица покрываются налетом той высокомерности, какая отличает людей, привыкших к власти над другими.

Промокнув лицо и шею полотенцем, он немного размялся и стал одеваться.

На работе его ждала новость: вчера вечером мать Валентины Шевкопляс изрядно потрепала Легостаеву. Сейчас они обе сидели в его кабинете и обвиняли друг друга в хамстве и бесчеловечности, правда, разными словами. Если Елена Константиновна еще держала себя в руках, то Гарпенко выражений не выбирала. Это была крупная сутулая женщина без талии. Казалось, ее широко развернутые бедра начинаются сразу же из-под грудей, таких же мощных, как и плечи. И жестикулировала она с той же неистовой выразительностью, которая свойственна натурам истеричным.

— А вот этого вот не хотишь? — хлопала она себя по ляжке, обращаясь к Легостаевой, и за этим следовала комбинация из трех пальцев. — Хрен ты зятя моего получишь!

Урезонить ее стоило труда. С непонятным ожесточением она обвиняла Елену Константиновну в желании разбить семью ее любимой дочери.

— Придумала сынка себе, лахудра сытая, и шагу не дает ступить! Володьку она, видишь, караулит! Я тебе покараулю! — грозилась она кулаком и тут же начинала жаловаться Климову: — У меня на нее нервов ни вот столько не осталось! Тварь кусучая! Зараза! Ходит, ходит… Чего ходишь, — тыкала она раскрытой пятерней перед собой, так и норовя зацепить Легостаеву, и стул под ней начинал шататься. — Вальку затиранила, Володьку, зятя мово славного, измучила, не кается…

— Побойтесь Бога! — горестно восклицала Елена Константиновна, пытаясь возразить. — Ведь он мой сын…

— Ага! Как бы не так! Не твоего засола огурец! И неча губы-то кусать… Ишь, примадонна…

— Спокойней, — постучал по столу карандашом Климов и, несмотря на всевозрастающее в нем чувство недоверия к слезам Легостаевой, осадил ее обидчицу.

Гарпенко с этим была в корне не согласна.

— Гляди, гляди! Как бы гляделки-то не проглядел! Мы тоже права знаем!.. А ее… ниче… — поворачиваясь всем корпусом к Елене Константиновне, добавила она, — еще сойдемся с ей на узенькой дорожке…

Услышав воровскую угрозу, Климов вспомнил о бурной молодости Нюськи Лотошницы.

— Ну, вот что, — рывком вставая с места, оборвал он затянувшееся препирательство, — если еще раз вы позволите себе рукоприкладство, пеняйте на себя. Статью за хулиганство обещаю. — А вас, — он строго посмотрел на Легостаеву, — прошу не вмешиваться в жизнь чужой семьи.

— А вот тет ты правильно сказал, во тет по-моему! — неожиданно согласилась с ним Нюська Лотошница, то бишь Гарпенко Анна Наумовна. — А то перед людями совестно: чего это милиция нас ходит-теребит? Бумагу попусту марает…

— Все, договорились. — Климов пристукнул ладонью по столу и посмотрел на часы, показывая тем самым, что аудиенция окончена.

Выходя из кабинета, мать Валентины Шевкопляс все же не вытерпела, пожалела себя:

— …Они больно образованные, переживательные, а мы так, голь бесчувственная, сучки подзаборные…