Магия крови. Розмарин и рута

Сколько прошло времени, я не могла определить; я знала только, что всплываю вверх к сознанию, и сопротивлялась этому подъему изо всех сил. Пробуждение таило в себе боль, и долг, и множество вопросов, тогда как сон таил только мир и тени солнечного света на воде. Со мной кончено. Сон — все, чего я сейчас хочу.

Нельзя всегда получать то, что хочешь. Боль ударила без предупреждения. Я задохнулась, удивленно распахнув глаза, и снова зажмурилась, когда голова начала пульсировать. То немногое, что я успела заметить, не помогло мне понять, где я, — я увидела только крышу и неяркий искусственный свет. Я внутри, только не знаю чего. Не то чтобы это имело значение, поскольку я слишком слаба, чтобы двигаться, и мне слишком больно, чтобы волноваться по этому поводу. Надеюсь, мною не собираются поужинать. По крайней мере, если собираются, это поможет справиться с головной болью.

Небольшой эксперимент показал, что я могу двигать правой рукой. Земля подо мной была мягкой, упругой, влажной и чуть теплой. Я нахмурилась; несмотря ни на что, мне стало любопытно: где я?

Сзади послышались шаги. Я не могла бежать, я не могла даже снова открыть глаза. Мне оставалось только лежать неподвижно, когда рука погладила мои виски и нежный голос прошептал:

— Она еще не готова. Спи.

Благословенная темнота снова поднялась, предъявляя права на меня.

Мне снились стеклянные розы и аромат болотной мяты.

Во второй раз я пробудилась быстрее, хотя желания у меня было не больше; возвращение в тело значило возвращение к боли, и, пока я спала, она стала сильнее, распространилась по всему телу, мешая каждому вдоху. Но я была жива. Я осознала это и открыла глаза слишком удивленно, чтобы изображать мертвую. Я жива.

Я смотрела на потолок из переплетенных ивовых веток, поддерживаемый арками, которые, казалось, росли прямо из мшистого пола. Все доступные поверхности были заняты пикси, чей мерцающий блеск освещал комнату. Мох подо мной был насквозь мокрым, и, как следствие, я тоже. Я знаю, где я. В холме Лили.

Единственный вход в холм, который я знала, требовал подъема по самому крутому мосту в саду. Я была вполне уверена, что не сделала этого перед тем, как вырубиться. Честно говоря, я была удивлена, что вообще сумела добраться до чайного сада.

— Ау? — произнесла я. Я могла только шептать. — Здесь есть кто-нибудь?

— Ты проснулась. — Это был голос, который я слышала раньше, нежный, женственный и слегка обеспокоенный. — Лежи спокойно. Не двигайся. Мы позовем ее.

— Хорошо, — сказала я и закрыла глаза.

Не двигаться будет несложно; я сомневалась, что смогу перекатиться со спины на живот, не то чтобы убежать. Я не слышала, как говорившая ушла, но спустя некоторое время — минуты или часы, я не знала — послышались тихие шаги, сопровождаемые шелестом шелка. Они остановились прямо около моей головы.

— Привет, Лили, — произнесла я, не открывая глаз. — Прости, что ввалилась к тебе в таком виде.

— Тебе здесь всегда рады, — ответила она. Ее голос катился, словно вода над камнями, украшенный японским акцентом. — Даже когда ты приходишь не по своей воле, тебе все равно рады.

— Прости, — сказала я все еще шепотом. Я не была уверена, что смогу повысить голос, даже если захочу. — Я тут немного поранилась.

— Я заметила. Все заметили. Что ты сделала с бедной Марсией? — Рука прикоснулась к моему плечу, ощупывая края раны. Ее пальцы были прохладными, и боль уходила там, где она меня касалась. — Она была очень расстроена, а в кассовом аппарате нашли грибы.

Я выдохнула с шипением, расслабившись, когда боль отступила.

— У меня не было денег, а мне надо было попасть внутрь.

— Глупый подменыш, — обругала она меня. — Тебе никогда не приходит в голову, что можно попросить?

— Не в моем стиле, — ответила я, сумев выдавить слабую улыбку.

Лили цокнула, будто бранила непослушного ребенка, но продолжила поглаживать мое плечо, ее пальцы оставляли за собой онемевшие участки. Я открыла глаза, склонив голову набок, чтобы наблюдать за ней.

— Ш-ш, — сказала она. — Спокойно.

— Да, мэм, — ответила я, глядя, как она потянулась через меня, чтобы сорвать росток наперстянки со мха.

Ее руки были тонкими, покрытыми нежной серебристой чешуей, пальцы до первого сустава стягивали перепонки. Только ногти напоминали человеческие, но даже они были серебристо-голубыми. Если повернуть лицо направо, я могла видеть тень, отбрасываемую ее лицом, а память дорисовывала то, что не видел глаз: она невозможно хрупкая, с нефритовыми глазами и длинными черными волосами, стянутыми сзади ивовыми веточками, бледная кожа разукрашена изящными серебряно-зелеными чешуйками. Она прекрасна, но это не человеческая красота. Даже по стандартам фэйри Лили уникальна.

— О Октобер, — сказала она, помахивая цветами над моим лицом, — ты моя любимая разновидность головоломки, дитя, — разновидность, в которой нет никакого смысла. Могу я помочь тебе на этот раз или ты предпочтешь истечь кровью, после того что между нами было?

— Как ты принесла меня сюда? — спросила я, глядя сквозь цветы на ее лицо.