Магия, любовь и виолончель или История Ангелины Май, родившейся под знаком Рыб

– Значит, так, – он сделал вид, что не слышал ни единого моего слова. Полез за пазуху и вытащил бумажник. – Вот тебе на обратную дорогу. Я тебя сейчас представлю и отчалю. Если нужна будет какая-то помощь – звони.

– Да какая от тебя помощь! – посетовала я уже перед дверью в квартиру. – Одно беспокойство.

Дверь открыла миловидная барышня в беленьком передничке.

– Натулик, привет! – Я не поверила глазам. Антон включал свое обаяние, как зажигание в джипе, одним поворотом ключа. – Держи конфетку!

– Антон Альбертович! Здравствуйте! – слащаво протянула она. Кокетливо ему улыбнулась и сунула конфету в карман передника.

– Как Тамара Генриховна? Гений дома? -продолжал артобстрел Антон, отдавая ей куртку.

– Хозяйка ждет. Эдик репетирует. Будет после шести.

Она обернулась ко мне и взяла мою белую кроличью шубку, с легким недоумением быстро оглядев меня с ног до головы. Я взглядом поискала сочувствия у Антона, но не нашла. Что ж поделаешь. Вот такая я – из-под Псковщины прямо к вам. Как заказывали.

Я решительно подтянула лыжные штаны, аккуратно загнула обширный ворот походного свитера и сняла сапоги-луноходы, надетые на толстые носки, красиво и ярко заштопанные на больших пальцах обеих ног.

– Проходите в гостиную. Я о вас сейчас доложу, – пропела Натуля и бесшумно исчезла в глубоких недрах квартиры.

– Как я выгляжу? – с вызовом спросила я у Антона, тряхнув волосами, освобожденными от резинки.

– По-моему, вполне! – подбодрил меня он шепотом. – И потом, все эти астрологи-звездочеты-ворожеи все немного того. С приветом. Так что твои носки как раз в тему! Придают колорит.

Гостиная поразила меня той пылью, которую здесь явно старались пустить в глаза. Золоченая рама громадного зеркала, канделябры, атласные подушки и белый рояль, конечно, впечатляли. Но как-то уж нарочито. Или это просто мне так показалось. Я же вернулась из бабушкиного деревенского минимализма – и сразу в такие «князи».

Я озиралась по сторонам, когда в комнату вошла средних лет женщина с приветливой улыбкой на устах. Она шла прямо ко мне и уже от двери протягивала мне пухлую ручку, унизанную фамильными драгоценностями.

– Очень, очень рада познакомиться! – уверила она меня так искренне, что я тут же растаяла.

Удерживая мою руку в своей и прикрыв ее для надежности другой, она беспомощно обернулась к Антону.

– Это Ангелина Звездинская! – торжественно представил меня Антон, и я так явно вздрогнула, что Тамара Генриховна Шелест с беспокойством на меня посмотрела. (Он что, рехнулся?!) – Именно о ней я вам, любезная Тамара Генриховна, и рассказывал. Ангелина – уникальный специалист в своей области. Ну а в подробности я вас уже посвящал. Ангелина – человек скромный, сама вам такого про себя не расскажет. Но это, как вы понимаете, очень ценное качество – не говорить ничего лишнего. Поэтому уверяю вас, можете ей доверять, как самой себе.

Тамара Генриховна с восторгом на меня посмотрела, как будто бы я на самом деле могла разрешить все ее проблемы разом. В этот момент мне стало активно не по себе. Но легенду, блистательно созданную на моих глазах Антоном, следовало поддержать. Он же предусмотрительно уносил ноги.

– А я, с вашего разрешения, откланяюсь. Привет Сергею Петровичу и персональный от меня – гению! Все, все. Целую ручки. – Тут Антон Дисс подошел и склонился к руке госпожи Шелест, а потом поцеловал мою. И быстро вышел из гостиной. Вот же великий комбинатор!

– Как мне вас называть, деточка? – ласково поинтересовалась Тамара Генриховна. – Ангелина, а уменьшительно?

– Гелла, – порекомендовала я ей наиболее подходящее к случаю имя.

– Очень мило, – опять с восторгом сказала она. – Хотите кофе? Чаю? Наталья приготовит.

– Я бы с удовольствием, – честно призналась я. – Ваш приятель Антон, видимо, так старался быть оперативным, что привез меня к вам сразу после поезда.

– Да-да-да… Антон говорил мне, что вы отдыхали в Финляндии. Тогда давайте – завтрак. – И она так уютно наморщила нос, соблазняя меня съесть завтрак, что я тут же согласилась.

– Знаете, многие дети не любят ходить в музыкальную школу. Это же труд. Адский труд! – интимно делилась она со мной за истинно европейским завтраком: кофе и свежайшие рогалики с маслом и джемом. – И Эдька тоже. Представляете, вот такой вот был, – она показала ладонью, в каком месте от стола заканчивался в то время ее Эдик, – так стрелки на часах придумал переставлять, чтобы время на музыку поскорее прошло. Глупый был… Маленький. Но я его не ругала. Просто я ему объяснила тогда: если что-то делаешь, то должен быть лучшим! И он это усвоил.