Магия, любовь и виолончель или История Ангелины Май, родившейся под знаком Рыб

– Мать! Ты чего! – недобро сказал он. И вдруг стал стучать себе в грудь и нараспев рвать себе душу. – Мне печаль залить не на что! А ты мне корку, как собаке… Эх ты… Все вы такие! А я, смотри…

Но бабка прошла и не оглянулась.

Мы возвращались из Колокольного пешком. Шли часа полтора. И всю дорогу она молчала.

А я все оглядывалась на гору с церквушкой на вершине. Пыльная двухколейка петляла среди полей и перелесков. А между двумя колеями шла гряда, заросшая розовым иван-чаем. Я шла по ней и стучала веткой по распушенным коробочкам с семенами. Что-то терзало меня изнутри. Этот несчастный безногий солдатик и бабушкина краюха хлеба.

– Баб Нюр, – спросила я наконец, – чего ты ему денег не дала? Жалко ведь…

– Когда порчу снимешь, деньгами не откуписся. Все на тебе останется. Милыстыню только хлебом можно давать. Подашь – и уходи. И главное самое – не оглядывайся, даже ежели звать будут. Ты, Гелка, об этом помни. Авось пригодится.

У бабы Нюры я пробыла до Рождества. Отдыхать с непривычки стало тяжеловато. Первое упоение полной свободой прошло. Туманное будущее несколько настораживало. Надо было возвращаться. Куда-то устраиваться. Как-то жить.

– Ты мне что-то, Геля, не нравишься. Завидует тебе кто-то, похоже… – Роза покачала головой и заглянула черными глазами прямо мне

в душу.

Я неопределенно пожала плечами. Завидовать, на мой взгляд, было абсолютно нечему.

– Ну была зарплата приличная. Может, и завидовали, – неуверенно предположила я.

– Да можешь мне ничего не рассказывать, я и так все вижу.

– А что ты видишь? – осторожно спросила я. – А?

Роза деловито вытерла руки о передник.

– Вижу, что тощая. И мужики от тебя разбегаются. А почему – пока не знаю.

– Да не разбегаются от меня мужики, – запротестовала я.

– Да потому что уже все разбежались, – прямо рубанула Роза. – Сглазил тебя кто-то, милая.

– Сглазил? – переспросила я. – Бабушка бы заметила.

– Она и заметила. – Роза отчего-то рассердилась. – Яйцо в воду разбила и возле кровати на ночь поставила.

– И что? – пробурчала я. Очень не хотелось знать правду.

– Пленкой затянулось, – сварливо ответила Роза.

– Бабка же сняла! – недоумевая, сказала я. -В бане пошептала.

– Если бы все было так просто, не было бы в жизни никаких несчастий, – озабоченно вздохнула Роза. – И баба Нюра – не колдовка. Так, зубы заговорить может, порчу в спину отчитает. Народ-то к ней за тем и ездит. А вот цыганский сглаз-то ей не по плечу, не по плечу…

– Меня цыганка, что ли, сглазила? – напряженно спросила я.

– Не знаю, Гелка. Я сейчас не про тебя. Я про бабку. Если бы все было так просто, жили бы мы с Митяем по сей день вместе и горя не знали. Думаешь, бабка сынулю своего так просто бы оставила – погибай, сынок, живи, как знаешь. Она его спасала. И заговоры читала. И над ним. И надо мной. Только все бестолку. Нас не иначе как на свадьбе сглазили. Ух, знала бы кто – убила! А ведь все они могли… Все говорили, чтоб за русского не выходила. И мать моя, старуха.

– А ты? Ты же должна знать. У своих спроси, как снять… – Никогда мне никто об этом не рассказывал!

– А то я не спрашивала! Говорят, кто наслал, тот и снять может. – Она помолчала, а потом добавила нехотя: – Только вот матери моей давно на свете нет. А я чувствую, что это как раз она и была. За то, что не послушалась, наказать меня решила. – Роза презрительно ухмыльнулась. – Я ж за русского вышла. Предала своих.

– Да как ты их предала-то? Двадцатый век на дворе!

– А вот так. Им надо было, чтобы я на полу спала и книжек не читала. Чтобы не одна у меня дочка была, а десять. Чтобы знала свое место. На рынке торговала, всех обсчитывала. – Роза говорила спокойно. Видимо, так часто обо всем этом думала, что уже и злости не осталось. – А я в Пскове техникум окончила. От рук совсем отбилась. С Митяем повстречалась… – Она запнулась. Заправила за ухо с золотой сережкой прядь густых волос, стриженных каскадом. Сколько я ее помню, она всегда красилась в каштановый. Не хотела, чтобы ее чернота сразу бросалась в глаза. Да разве такое скроешь! – В общежитии жила. Вот мне жизнь-то и попортили. Бабка за Митяя Богу молится. А он все ниже пола падает, – сверкнула глазищами и горько добавила: – Пропащий совсем. Жалко… А какой был!

– Какая ж мать своему ребенку такое сделает? Что ты!

– Я потому и думаю, что она. Мне-то ничего. Я вон – здоровая, как бык. И Райка – тьфу, тьфу, тьфу. А мамка моя злопамятная была. Митьку сразу невзлюбила.

– Тетя Роза! – Я накрыла ее руку своей. Мне хотелось ее отвлечь от грустных мыслей. – А погадай мне лучше, пока бабушка не видит.

Роза, как фокусник, вытащила колоду из складок своей широкой юбки.

– На. Сдвинь колоду. Карты правду говорят. Бабушка не любила, когда Роза гадала.

«Жизнь прогадаешь, – говорила она. – Что будет, знать не надо». Но мне почему-то ужасно хотелось, чтобы Роза мне что-нибудь сказала.

– На сердце у тебя… – Роза заставила колоду перелететь из одной руки в другую. Я с завистью хмыкнула. У меня так не получалось, хотя Роза не раз пыталась научить. – Разлучница.

Я напряженно вытянула шею. Роза выкинула ее на стол, пиковую, ухмыляющуюся.