Плывущие по небу облака то и дело заслоняли свет звезд, но бывший разбойник, привыкший к ночным походам и засадам, видел в темноте не хуже рыси. Он без труда разглядел горную тропу, которая вилась в зарослях, порой упираясь в скалу. В слишком обрывистых местах были высечены ступеньки. Дорога круто вела наверх, пролегая среди зарослей, полностью скрывавших шагавшего по ней человека.
Гараб долго шел по тропе; наконец, обогнув большую скалу, он заметил вдали слабый красноватый свет, пробивавшийся словно из-под земли. Кажется, он был у цели.
Скоро он оказался у глубокой впадины с отвесными краями; внизу виднелось несколько низких хижин. Свет, который исходил словно из-под земли, шел от большого фонаря в одной из хижин в центре.
Значит, помимо монастырских жилищ у
Большинство ламаистских монастырей строят хижины в более или менее пустынных местах, куда удаляются те, кто хочет стать отшельником, но эти скиты не пытаются скрыть от посторонних глаз. Созерцательная жизнь затворников исполнена благородства и святости, ее незачем прятать от мирян. Напротив, она является для них образцом подвижничества и побуждает людей устремлять свои помыслы ввысь, над обывательскими повседневными заботами. Но Гараб сомневался в том, что подобная святость присуща
Гараб не знал, сколько
Прежде чем рисковать, следовало разведать местность и найти дорогу, по которой можно было бы выбраться отсюда, не возвращаясь в монастырь.
Гараб сошел с тропы, спускавшейся на плоскогорье, забрался на скалу, которая возвышалась над плато, и осмотрелся, насколько это было возможно в темноте.
Склон представлял собой огромную природную стену; установить ее точную высоту было нельзя, но казалось, что она достаточно велика. Гребень, на который забрался Гараб, внезапно обрывался, впереди зияла трещина. Он оказался в небольшом ущелье, через которое проходила тропа, начинавшаяся па плоскогорье.
Гараб осторожно продвигался вперед, пытаясь разглядеть дорогу, которая спускалась к хижинам. Но вскоре путь ему преградила дверь, зажатая между скалами. Если Раму держали в плену на плато, им не удалось бы убежать по этой дороге. Следовало искать другой путь.
Стояла поздняя осень, и ночи были темными. Гараб нервничал, думая о том, сколько времени прошло с тех пор, как он покинул свою келью. Пока он ничем не смог помочь Раме.
Гараб был готов сразиться с
Он повернул назад. Дорога петляла вдоль извилистого гребня, по краю пропасти, то вверх, то вниз и обрывалась у небольшого выступа. Внезапно Гараб увидел прямо перед собой низкую стену, закрывавшую вход в пещеру[47]
, и чуть было не налетел на нее.«Что это? Еще один скит? Живет ли тут кто-нибудь?» — спрашивал себя Гараб. Его положение становилось все более критическим: он оказался между
Неужели он его не найдет?
Гараб застыл в отчаянии, как вдруг из пещеры послышался стон. Он тут же подумал о Раме. Неужели его друг здесь? Один ли он или его стерегут?
Приблизившись к стене, Гараб услышал новый стон, вслед за которым до него донеслись тихие слова:
— Я больше не могу!.. На помощь!.. Выпустите меня отсюда!.. Сжальтесь надо мной!..
Он узнал голос Рамы. К кому же тот обращался?
Гараб толкнул тяжелую дверь, но она была укреплена снаружи железными засовами и висячими замками. Повсюду — как здесь, так и в случае с люком в храме — он встречал одни и те же меры предосторожности не против тех, кто приходит со стороны монастыря, а против узников, томящихся в потайных чертогах. Дверь пещеры была закрыта снаружи; следовательно, пещера являлась тюрьмой, и Рама находился здесь один либо с другими жертвами
Гараб приник щекой к стене и позвал тихим голосом:
— Рама! Рама! Это я, Гараб; я пришел освободить тебя.
Ему пришлось дважды повторить свой призыв, прежде чем донесся слабый голос, в котором слышались волнение и надежда.
— Гараб! Спаси меня! Спаси меня!
Охваченный смятением Гараб задавался вопросом, каким образом взломать дверь или проделать отверстие в толстой стене.
Он снова услышал голос друга, который, казалось, звучал более уверенно:
— Гараб, ты не сможешь войти. Спрячься! Сейчас придет Великий Учитель
— Ты спасен, Рама, мужайся! — ответил Гараб. — Я сейчас спрячусь.