Магия лунного света

– Не знаю, – его голос звучал хрипло. – Когда я увидел тебя в первый раз, ты в растерянности сидела рядом с китом. Мне показалось, мы совсем не подходим друг другу.

Я напряглась.

– Ты даже не знал меня.

Он улыбнулся, и мой гнев сдулся, как воздушный шар.

– Я же сказал, у меня просто было такое чувство. Ты стояла в воде, вцепившись в кита, и я сразу же понял, что мне стоит быть осторожнее.

– И что? Теперь ты передумал?

– Именно, – ответил он, отпуская меня и поворачиваясь к работе. Я посмотрела на него с недоверием, но он, видимо, был еще не готов объяснить свою резкую смену настроения.

– Почему ты не живешь со своими родителями? – спросила я, собравшись.

Он покачал головой и коротко сказал:

– Я никогда не знал своих родителей, – его тон не допускал дальнейших вопросов. – Эта картина нравится мне больше всех, – сказал он. – Хотел спросить… – он колебался.

– Что?

– Ты не подаришь ее мне?

Я посмотрела на него. Он что, серьезно?

– Я бы с радостью повесил ее в своей комнате, – в его голосе звучало волнение.

– Конечно, если она тебе нравится, – ответила я, смущенная неожиданной похвалой.

Он взял белую раму, посмотрел на нее пару секунд, а затем отложил в сторону. Потом он пошел в угол, где были сложены рамы, и копался там некоторое время. Наконец он вытащил простую светло-серую рамку и довольно на нее посмотрел. С этой картиной он работал так же заботливо, как и с портретом моей матери. Я сидела рядом, молчала и размышляла.

– Уже поздно, – сказал он, когда закончил. – Мы можем обрамить оставшиеся картины в следующий раз, если хочешь.

– Если мне можно будет наблюдать, как ты работаешь.

– Конечно.

Он взял меня за талию и поднял с верстака. Я почувствовала покалывания в теле от его прикосновения. Он опустил меня на пол, и его близость, как и всегда, ввела меня в состояние полнейшей растерянности. Пришлось взять себя в руки, чтобы не прижаться к его мускулистой груди. Он отошел в сторону и взял картину.

– Время ужина.

Мы молча шли в дом. Он намеренно держался на небольшом расстоянии от меня. Софи и доктор Эриксон восхитились двумя обрамленными картинами.

– Я хотел показать тебе портрет твоей матери, который нарисовал сам, – сказал доктор Эриксон.

Мы с Колламом пошли в соседнюю комнату вслед за ним. Здесь было что-то вроде библиотеки, хотя так можно было назвать весь их дом. У стен стояли книжные полки, доходившие до темно-синего потолка, а на столах лежали стопки книг. Лампы для чтения и обтянутые клетчатой тканью кресла дополняли обстановку.

Пока доктор Эриксон копался в своих папках, Коллам подошел ко мне.

– Его семья уже целую вечность собирает старые книжки. Тут можно найти сокровища, за которые коллекционеры будут готовы отдать целое состояние. У него куча первых изданий.

Я еще больше удивилась.

– Ах вот же он! – воскликнул доктор Эриксон, вытаскивая пожелтевший лист из папки. Он положил его под лампу, и мы подошли ближе. Это был портрет, нарисованный карандашом.

– Тогда ей было примерно столько же, сколько тебе сейчас. Она часто приходила к нам порисовать. Я показывал ей разные техники. У нее был талант.

Я озадаченно посмотрела на него. Моя мама рисовала. Коллам, взглянув на меня, мягко подтолкнул меня к креслу.

– Она никогда не рассказывала мне об этом, – я взглянула на доктора Эриксона.

– Очень похоже, она тогда хотела оставить все позади. Не думаю, что это было правильным решением. Но она была упрямой. Если что-то для себя решила, ничего не могло заставить ее отказаться от этого решения.

Я знала, о чем он говорил. Доктор Эриксон повернулся к своим папкам.

– У меня есть последний рисунок, который она нарисовала у нас. Он в целом готов, она хотела добавить пару деталей. В таких вещах она была настоящей перфекционисткой.

Он вытащил лист, и я уставилась на картину, которая выглядела слишком реальной, чтобы быть нарисованной. На ней изображался сад Эриксонов во всем великолепии. Каждый цветок был прорисован с любовью. Старая, увитая плющом мастерская выглядела так реально, что могло показаться, кто-то сейчас пройдет мимо и откроет дверь.

– Можешь забрать их, теперь они твои.

Я сглотнула.

Коллам сел на подлокотник кресла и взял меня за руку.

– Время ужина! – раздался из-за двери голос Софи. Я с облегчением покинула комнату, в которой витали воспоминания.

– Мне пора идти домой, – нерешительно сказала я после ужина.

– Уже поздно, – ответила Софи. – Коллам, отведи Эмму домой, не можем же мы позволить ей идти одной.

– Разве со мной может что-то случиться, – вяло заявила я в надежде, что Коллам все же пойдет со мной.

Он не обратил внимания на мое возражение и взял со стола обрамленную картину.

– Идем?

– Все было замечательно, – поблагодарила я Эриксонов.

– Приходи к нам еще! – с улыбкой попрощались они.

Мы с Колламом молча шли рядом.

– Наверное, ты задаешься вопросом, какие еще тайны мать от тебя скрывала? – прервал молчание Коллам.

– Очевидно, есть вещи, которые я о ней не знала.

– А ты знаешь своего отца?

Я покачала головой.

– Нет, она никогда не говорила мне о нем, а однажды я даже спрашивать перестала. Она всегда грустила, как только я начинала разговор.