Магия мозга и лабиринты жизни

Получить так называемые статистически достоверные данные с помощью ПЭТ непросто, и с этой целью используется (может использоваться) и межсубъектное усреднение. Хотелось бы, чтобы те, кто разрабатывает такого рода приемы с упрямой жаждой «выявить закономерности в работе мозга», отдавали себе отчет не только в том, как много они приобретают в глазах научной общественности, но и в том, как много они теряют из богатств удивительнейшего чуда природы – мозга. Если еще можно говорить об усредненной руке, ноге и т.д., то усредненного мозга – нет! А если есть – то процентов не более чем на 10–20 за счет генетически предопределенных и генетически облегченных зон для формирования определенных «центров».

Я не против общих закономерностей. Их, кстати, не так много, и они очень важны в работе всех систем организма – общества и макромира. Но, всю жизнь проведя в изучении живого мозга человека, я бы очень хотела увидеть что-то вроде иерархии, лестницы закономерностей, где наверху (или внизу, как кому нравится) железобетонные общности, а внизу (нет, все-таки лучше – наверху) – наша неповторимая индивидуальность.

«Почему все дети могут (не важно – что), а вот ты – нет, ты что, особенный?»

«Да, папа, мама, учителя и т.п., я особенный, и чем меньше вы все будете нас „причесывать“ и выравнивать, тем богаче будет не только наш духовный, но и материальный мир». Да, и материальный. Это уже поняли в наиболее развитых странах, проявив понимание проблемы в создании самых разных школ. Кажется, это начинают понимать и у нас. Конечно, приведенная реплика родителей – реальная, а вот диалог – воображаемый. Ребенок практически никогда не сможет защитить себя именно так. А вот ростки разных школ… Дорогие читательницы, молодые мамы, когда вы будете читать этот текст, вспомните вашего прелестного, ни на кого не похожего ребенка и, хотя это и очень трудно, будьте ему и дальше самой умной мамой. Для него нужна «своя» школа, это так, не верьте «усреднителям»!

Кстати, этот термин – «самая умная мама» – у меня из клиники детей, больных эпилепсией. Как важно, чтобы не только у здоровых, но и у больных детей были «умные мамы»! Но об этом – когда-нибудь позже.

Их трое. Двое – у компьютеров, чтобы как можно лучше справиться с естественной задержкой выборки из памяти, одна – командует. Это – Марина Сатуровна Рудас. А мы – кто в первый, а кто и далеко не в первый раз – не можем оторвать глаз от цветных экранов. На экране – по команде ведущей – одна за другой высвечиваются цветные картины. Мозг, все время мозг, на разном горизонтальном уровне, в профиль (это уже по просьбе главного врача, почему-то ему – профиль); мозг, теперь уже больной – легко, тяжело и трагически больной. Кроваво-красные злые опухоли, они буквально сожрут (простите!) жизнь, если их не остановить. И неожиданность, задавшая загадку: больной пришел с рецидивом мультиформной спонгиобластомы (гистология!) через… три года!! «Не может быть, – сказал хирург, – быть того не может». Самая злая мозговая смерть, и вдруг – царский подарок – три года жизни! Да, может быть, гистолог был и прав, но нейрохирург вместе с нами не видит на экране кроваво-красной злодейки. На ее месте что-то змеино-холодное, зеленовато-голубоватое. И такое, значит, бывает. И вот – уже проблема. Почему «добрые» менингиомы так нередко красны («злы»)? Конечно, они не все «добры», но на экране гораздо больше красных («злых»!), чем показывает опыт нейрохирургической жизни – на жизнях сотен и тысяч оперированных больных!

А может быть, они и вправду, хотя бы потенциально, «злее», чем кажутся? За счет чего же их «доброта»? И долгое время роста – длиною в жизнь? Проблема буквально та же, хотя как бы с обратным знаком. Почему «злые» оказываются «добрыми»? Почему «добрые» «злятся» в мозгу? И нельзя ли управлять этими процессами? Но для этого надо забыть обо всем остальном и жить только в спектре интересов этой проблемы. Это очень сложно: тут гистология, сопоставляемая с ПЭТ, химия мозга и организма, сопоставляемая с ситуацией, и еще, еще – ну и, конечно, формальная статистика результатов операций. В онкологических проблемах тонули многие, в том числе и входившие в нее под звуки фанфар. И все же ПЭТ позволил увидеть, как живет не только мозг, но и опухоль в нем… Если бы я была помоложе, то, наверное, не устояла, занялась этой проблемой, заманивающей любознательных, как Цирцея. И хорошо бы – без той трансформации особей, к которой с древними неспокойными непоседами-героями прибегала Цирцея[59].

Если бы я писала этот раздел, как многие другие, «двадцать (тридцать?) лет спустя», вероятно, были бы у меня высказывания, так не любимые талантливым кинорежиссером Лидией Алешиной, правоту которой и неправоту мою доказало время. Высказывания типа: «Как сейчас помню, тридцать лет назад…» Биологически нет у меня сейчас впереди этих тридцати лет, а потому то, что планировалось и строилось годами, рассказывается по ходу событий, происходящих сегодня.