И мне придется признаться Кэррану об Адоре.
Ветер сдул листок из блокнота со стола Джули. Я подошла, подняла его, положила на стопку бумаг и постучала ею по столу, чтобы выровнять листы.
— Это удел родителей — исправлять беспорядок, который устраивают их дети, — сказал мой отец.
Я обернулась. Он стоял у двери, завернутый в простой коричневый плащ, напомнивший мне монашескую рясу. Капюшон был натянут на голову. В руке он держал трость для ходьбы.
— Ты похож на странствующего волшебника из какой-то старой книги, — сказала я ему.
— Реально?
— Угу. Или на бога-инкогнито.
— На Одина Странника, — сказал он. — Но мне еще нужна широкополая шляпа и ворон.
— И только один глаз.
— Я уже пробовал этот образ раньше, — сказал он. — Не очень.
Мы разговаривали целую минуту, и он не кричал на меня о воскрешении своей сестры. Может быть, он действительно не чувствовал Эрру.
— Зачем ты здесь, отец?
— Я думал, мы поговорим.
Я вздохнула, пошла в подсобку и достала из холодильника две бутылки пива. Он последовал за мной туда, где с потолка свисала веревка, прикрепленная к выдвижной лестнице на чердак. Я протянула ему пиво.
— Вот, подержи пиво.
— Знаменитые последние слова, — сказал он.
Я дернула веревку. Лестница с чердака упала вниз. Я взяла у него одну из банок пива и поднялась по ступенькам. Он последовал за мной. Мы пересекли чердак, где хранились наши припасы, и подошли к тяжелой стальной двери. Я отомкнула две запирающие ее решетки и вышла на боковой балкон. Он был всего три фута в ширину и пять футов в длину, достаточно большой, чтобы с комфортом разместить два стула. С этой точки мы могли смотреть на город, слышать шум и суету улицы внизу, следить за движением на Понсе-де-Леон, а фоном нам служили сгоревшие остовы небоскребов, которые с каждой магической волной все больше разваливались на части.
Я села на один стул, он на другой.
— Мило, — сказал он и отпил пиво.
— Мне тут нравится. Мне нравится смотреть на город. Два месяца назад я установила балкон и лестницу на чердак. Когда Джим узнал об этом, он позвонил мне. Он беспокоился, что это угроза безопасности. Джим больше не будет беспокоиться ни о чем, связанном со мной. Когда десятилетняя дружба разбивается, об края можно порезаться.
Мой отец глотнул пиво.
— Каким был Шинар?
Он поставил пиво на деревянные перила и протянул руку. Я коснулась ее. Золотистый свет залил город внизу. Я ожидала увидеть грубые, простые здания цвета песка и глины. Вместо этого передо мной выросли прекрасные белые башни, утопающие в зелени. Рельефные дорожки вели к террасам, поддерживающим буйство цветов и деревьев. Сверкающие пруды и ручьи прерывали открытые пространства. Вдалеке возвышалось массивное здание, пирамида или храм, первый ярус белый, второй синий, третий зеленый, увенчанный сияющим золотым символом солнца. По улицам шагали люди всех цветов кожи и возрастов. Женщины в ярких ниспадающих платьях, в простых туниках, в военной форме, с оружием в руках и ведущие детей за руку. Вокруг бегали дети постарше, размахивая друг перед другом холщовыми сумками. Мужчины в кожаных и металлических доспехах, в мантиях, похожих на ту, что носил мой отец, в пышных нарядах и пара обнаженных в ярких завитках красной и синей краски для тела, некоторые были чисто выбриты, у некоторых виднелась многодневная щетина.
— Никаких бород? — спросила я. Шумерская цивилизация была древнейшей из известных, и у мужчин, изображенных на немногих сохранившихся артефактах, всегда были пышные кудрявые бороды.
— Это вошло в моду гораздо позже, — сказал он.
— Это не то, чего я ожидала.
— Не зря его называли жемчужиной Эдема. Я помню ночь, когда он пал. Та башня с красной крышей была первой. Я выбежал на улицу и попытался удержать ее, но не смог. Магии просто не было. У меня на глазах одно за другим рушились здания. Погибли тысячи.
Первый Сдвиг, когда технологическая волна затопила планету.
— Ты винишь себя? — спросила я.