Магия отступника

Никто не пришел. Я вскочил на ноги, подошел к двери и настежь распахнул ее. Сержант как раз входил с улицы и виновато посмотрел на меня. От него пахло крепким дешевым табаком.

— Он сказал, что чувствует себя нехорошо, — забормотал я, размахивая руками. — Как-то так вздрогнул и зашевелил губами. А потом рухнул на пол и забился в судорогах! Сержант, я все звал вас и звал! У капитана какой-то припадок! Он упал и ударился головой. И ничего мне не сказал!

— Я приведу врача, — крикнул я, когда сержант метнулся мимо меня к упавшему командиру. — Не оставляйте его одного! Он может задохнуться. Как пройти к лазарету?

— По улице направо! И поспешите! — откликнулся сержант через плечо.

Я выбежал из здания, захлопнув за собой дверь, и свернул налево, к тюрьме. Снаружи почти совсем стемнело. Из некоторых окон сочился свет, у входа в казармы уже зажгли фонари. Стараясь двигаться бесшумно, я пересек островок света, гадая, прозвучала ли эта выдуманная на ходу история глупо или все же выиграет мне немного времени. Сержант пока останется с капитаном, полагая, что помощь скоро прибудет. Когда никто так и не явится, он рано или поздно выйдет на улицу и начнет звать на помощь — или сам побежит за врачом. В столь позднее время того почти наверняка придется вытаскивать из постели. Пройдет немало времени, прежде чем кто-то задастся вопросом, куда подевался поздний посетитель капитана.

Я добежал до тюрьмы и остановился перевести дыхание. Мое воображение населяло каждую тень на тускло освещенной улице притаившимися фигурами. Вздор. Надо сосредоточиться на существующих опасностях. Их будет две. Внезапность сыграет мне на руку. Я стоял в темноте, успокаивая дыхание и пытаясь изобрести правдоподобное объяснение тому, почему я оказался здесь с ключами. В голову ничего не приходило, и время утекало понапрасну.

Я бесшумно спустился по каменным ступенькам. Эта дверь должна вести к подвальным камерам. Дрожащими руками я нащупал скважину. Ключей было четыре. Третий по счету провернулся в замке с резким щелчком. Я замер, прислушиваясь. Ничего. Нет. Голос, приглушенный расстоянием или стенами, внутри здания. Мужской голос. Я приоткрыл дверь и скользнул внутрь, притворив ее за собой. Оказался я в вымощенном камнем коридоре, который до сих пор помнил слишком хорошо. На крюке горел одинокий фонарь, тускло освещающий помещение. Двери камер выходили в коридор в шахматном порядке. В каждой было прорезано небольшое зарешеченное окошко на уровне глаз и щель для подноса с едой внизу. Я прошел мимо своей бывшей камеры, даже не заглянув в нее. Эмзил там нет. По словам Спинка, ее посадили в «карцер», без окошка.

Я миновал шесть камер и остановился у двери в другом конце коридора. Она тоже оказалась заперта. Мне повезло — первый же ключ подошел к замку. Я повернул его и прижался ухом к двери. Мужской голос сделался громче, он монотонно что-то бубнил. Окошка в двери не было. Из-под нее лужицей сочился свет. Я вздохнул, обнажил саблю и распахнул дверь.

Еще один коридор, на этот раз освещенный целым рядом фонарей на стенных крюках.

Дверь в конце коридора была приоткрыта. Именно оттуда доносился мужской голос. Я на миг прислушался. Может быть, он поет? Нет, просто что-то повторяет снова и снова. Крадучись, я подошел поближе. К середине коридора мне удалось разобрать слова.

Это оказалась та же ночная молитва, какой учила меня мать. Мужчина твердил ее снова и снова жутковатым задыхающимся голосом, выдающим безмерный ужас. Мои волосы встали дыбом. Быстро и бесшумно, как степной кот, я пересек коридор и выглянул в приоткрытую дверь.

Еще несколько мгновений я осознавал, что происходит внутри. Это оказалась маленькая комнатка для охраны со столом и парой стульев, за которыми виднелась запертая дверь. Один из стражников сидел за столом, уронив голову на грудь. Второй напряженно замер на стуле. Именно он снова и снова повторял короткую безнадежную молитву. Все поверхности в помещении — стены, пол, столешницу и самих охранников опутывала сеть бледных корней. Нетронутыми остались лишь железные петли и скобы дверей. На моих глазах эта паутина взбиралась по обмякшему стражнику, словно окутывая его белым кружевным саваном. Корни впивались в него, сминая одежду и плоть, — так плющ опутывает каменную стену. Со всей определенностью он уже погиб.

Но второй столь же очевидно был еще жив. Корни притиснули его руки к телу и туго опутали ноги. Я задумался, как им удалось столь быстро и основательно одержать победу над людьми, но затем понял, что совершенно не хочу знать, действительно ли они могут расти с такой скоростью.

— О боже, боже, боже! — взвизгнув, забормотал глядящий на меня охранник.

Я с ужасом наблюдал, как корни зарываются ему в уши. Он снова завизжал, но вдруг затих.