Голос у него тоже был хоть куда: красивый, глубокий. Таким голосом только сердечные песни под окнами распевать. Да он и распевал, наверное: за спиной у него болтался музыкальный инструмент, похожий на лютню, но меньше и длиннее, сделанный из диковинного черного дерева.
– Нашла, – неохотно подтвердила девушка.
– И я снова угадаю: после этого тебя малашка укусила в зад, поэтому ты никак не могла дождаться меня в Эллоре.
Девушка мотнула головой, и короткие соломенные волосы, на вздох взметнувшись, сделали ее похожей на одуванчик. Подсвеченное солнцем лохматое облачко волос так не вязалось с сердитым выражением ее лица, что мужчина рассмеялся.
– Я не маленькая, Шадек. Не нужно меня опекать.
Улыбка исчезла, сменившись нахмуренными бровями и строгим взглядом.
– Как раз потому и нужно, что не маленькая. Не уследишь за тобой, поганкой. Ты знаешь, что на дорогах опасно? Ты знаешь, что с тобой сделают маголовы, если поймают?
– То же самое, что с тобой, – поморщилась девушка, – но ты же ездишь один.
– Лишь потому, что ты меня вынуждаешь. Я так и знал: не дождешься, пока мы со стражниками приедем, помчишься домой, как ужаленная. Пришлось проявлять благородство и переться сюда в одиночестве.
– Стражники не с тобой? – удивилась магичка.
– Со мной, – кивнул Шадек, – сей вздох из карманов достану. Сама не видишь, что я один? Вчера переезжие в вербяном городке учинили бедлам, стражники заняты, а Хон – он думал, ты лишний денек подождешь в Эллоре. Но я-то тебя, занозу, знаю. Я-то понимаю, что ты лишнего вздоха не пробудешь вдали от своей жуткой любимой работы! И летний лес тебе не в радость, и покой тебе в тягость, и подруга любимая не занимает. Нет, скорей, скорей в свою стихию! Туда, где болячки, свары, гам и жизнь впроголодь. Вот это дело, это мы понимаем!
– Не стоило ехать одному, – смутилась девушка и легонько пнула лошадку пятками. Та охотно пошла вперед, и пара всадников поехала бок о бок по пыльной, испещренной глубокими рытвинами дороге.
Со стороны это могло сойти за неспешную прогулку молодой пары – красивой пары, потому что невзрачное личико магички с мелкими чертами удивительно гармонировало с яркой внешностью мага, словно напоминая: так заведено в природе, что броскими и заметными бывают самцы, а не самки.
Закончился желтотравень, но днем еще было тепло почти по-летнему. Солнце подсвечивало светлые листья редких верб и последними прикосновениями ласкало загоревшие лица. Мягкий свет лился на неухоженные поля, с которых мало что удалось убрать в хлебородне и сгребне. Легкий беспокойный ветерок играл клубами пыли и щекотал придорожную траву, в зеленых кочках которой густела седая осенняя сухость.
– Так, значит, девочку ты нашла, – заговорил Шадек. – Но мордашка у тебя мрачная. Все плохо?
– Девочка утонула. Забрела к озерцу с красными рыбками, там вода холодная, ты знаешь. Она, верно, захотела поплавать, было жарко…
– Озерцо с красными рыбками? – переспросил Шадек. – Она что, была в Эллоре? Прошла за граничный морок?
– Ну да, – девушка поморщилась, – как-то прошла. Родителям я этого не сказала, конечно, а в Эллоре теперь переполох. Если все переезжие, что живут в окрестных шалашах, узнают, что там просто морок, что по дороге в Эллор любой болван может пройти, а не только приглашенный эльфами… Представляешь, что там начнется?
– Представляю, – совершенно не впечатленный, скривился Шадек, – эльфам придется потесниться и возиться с людьми, которые потеряли кров. Остроухие не переживут.
Дорога пошла в горку, и оба мага замолчали, оглядываясь по сторонам. По теперешним временам за полдня пути от Эллора до Мошука можно было наткнуться на две-три разбойничьи банды: больно уж им полюбился восточный Ортай, пока не затронутый сушью, куда жители западных селений перебирались целыми семьями.
Без атакующих заклятий, подвешенных на обе руки, маг нынче и за порог не выходил.
В последний год ортайцы все чаще обвиняли магов в том, что сушь надвигается – дескать, «от их извечного колдунства растряслась сама ткань мироустройства, а теперя расползается так, что получаются сплошные прорехи». Жрецы вначале напоминали, что маги – любимые дети Божинины и не могут чинить людям вред по сути своей. Но вскоре жрецы, утверждавшие так, разделились на таинственно исчезнувших и стыдливо примолкнувших. А отряды садистов-маголовов обрели повсеместную и дурную славу: если им удавалось изловить «мерзкого чаровника», то ему оставалось только убить себя самому. И как можно быстрее, потому что первым делом маголовы ломали «мерзким чаровникам» пальцы.
– Ты напрасно так говоришь про эллорцев, – заявила магичка, когда пригорок был преодолен. Дальше шел длинный прямой участок дороги. – Они много помогают переезжим, и еду несут, и одежду, и охрану выставили. Даже вместе с ними латают избы в старой дровосековой зимовке…