Вне работы над книгами ему становилось все труднее не обращать внимания на болезнь. Он продолжал утверждать, что всякий, кто не знает его истории, не сможет отличить симптомы ЗКА от естественных причуд немолодого человека, однако это становилось все труднее принять. Его речь по-прежнему оставалась вразумительной и интересной, когда он беседовал с журналистами, но некоторые из них начали замечать, что ответы, все так же сдобренные анекдотами, фактами и шутками, не всегда соответствовали заданному вопросу. Терри все еще умел дать журналистам интересную информацию, но, если присмотреться внимательнее, его реакции начинали казаться автоматическими, следовавшими по заранее определенной колее. Еще в 2011 году репортер The Times, Джинни Дугари, заметила ухудшение, которое произошло за три месяца после ее последнего визита. «Идеи плавно перетекали в истории, не связанные с предметом разговора, – писала она, – и в его ответах появилась отсутствовавшая прежде определенная беспорядочность. Кроме того, он казался каким-то расторможенным, постоянно пинал мою ногу, сам того не замечая, и оставлял открытой дверь туалета, когда шумно мочился».
И хотя все это действительно можно было отнести к поведению рассеянного немолодого человека, изменения, произошедшие всего за несколько месяцев, показывали, что ЗКА быстро наступает. У Терри возникли и другие проблемы со здоровьем. В 2012 году у него возникли осложнения после пароксизма фибрилляции предсердий во время рекламного тура в Нью-Йорке. Роб Уилкинс сделал Терри в такси искусственное дыхание, пока его везли в больницу. Приступ вызвало лекарство от высокого давления, подскочившего из-за напряженного расписания рекламного тура. Ему посоветовали притормозить, снизить ритм жизни, однако в ответ он, как всегда, принялся ворчать.
В начале 2014 года все, кто хорошо знал Пратчетта, не могли не заметить признаков упадка. Речь стала немного нечеткой, он искал слова, возникали долгие неловкие паузы. Координация движений настолько ухудшилась, что он перестал пользоваться столовыми приборами и ел руками. Теперь сэндвичи и напитки приходилось ему подавать, так как глаза не могли найти нужные предметы на столе. Журналистов просили не обижаться, если он не пожимал им руки – часто он просто не видел протянутые к нему открытые ладони и не мог их пожать. Тем не менее эти проблемы не оказывали существенного влияния на взаимодействие Терри с миром.
Его воображение и чувство сюжета не пострадали, а память, пусть в ней и возникали пробелы, когда речь шла о названиях и именах, работала превосходно в тех случаях, когда это было важно. Пратчетт мыслил и функционировал, все еще мог сочинять. Спрос на его новые книги стал зверем, которого он с радостью кормил, хотя теперь работал медленнее и мог выпустить лишь один роман в год – что само по себе являлось впечатляющим результатом, – Пратчетт, Уилкинс и Колин Смайт занимались серией антологий, чтобы заполнить пробелы.
Первым появилось «Мерцание экрана», сборник коротких рассказов, от «Предприятия Аида» 1962 года до «Сэра Джошуа Сервитута: Биографическая справка» 2010 года. Последний рассказ являлся частью серии, заказанной Национальной портретной галереей под названием «Воображаемые жизни», в которой знаменитые писатели придумывали истории жизни фигур елизаветинской эпохи, чьи имена утрачены, но портреты сохранились.
В 2010 году Bucks Free Press опубликовал онлайн-серию рассказов из «Детского цикла» – часть набрали заново, часть отсканировали с оригинальных страниц. К сожалению, никто из Bucks Free Press не позаботился о законной стороне вопроса, адвокаты Пратчетта сумели заставить газету изъять рассказы, так как права на них принадлежали автору. Смайт проделал профессиональную работу и собрал старые детские рассказы Пратчетта в трех томах, «Драконы в Старом замке и другие истории», «Ведьма на пылесосе» и «Фальшивая борода Деда Мороза». Автором иллюстраций ко всем трем книгам стал Марк Бич, чей стиль напоминал рисунки Пратчетта к оригинальным «Людям ковра». Пратчетт не удержался от искушения и слегка подредактировал рассказы, написанные почти половину столетия назад, добавив «лимонный шербет» в виде примечаний и косметических изменений к тексту. Он снова взялся за редактуру «Людей ковра» спустя пятьдесят лет после появления идеи.