— Господи, да на вас же лица нет. Шой, то вам совсем поплохело. Это, к бабке не ходи, солнечный удар, — лицо попутчицы сочувственно наклонилось к Лиде, — ой, вы же не знаете, как у нас у прошлом лете, тетка Саломея чуть не померла. Пошла она выводить козу, а жарища стояла, спасу нет. Куры и те крылья пораспускали и лезли купаться не в чернозем, а в лужи. А посередь деревни нашей лужа стоит такая, что в пору здоровому кабану в нее залезть и его скроет с головой. Утки у нас там купаются. Ой, так привольно уткам, благодать прямо. Ведет она козу на веревке…
Лида уставила глаза на Нинок, которая махала руками, изображая одновременно и кур в луже, и кабана, и тетку Саломею на веревке, умирающую от солнечного удара. Эту карусель разрушил Сергунь, и спас Лиду от еще одного удара, теперь уже звукового.
— Нинок, — пробасил он над самым ухом, ошарашенной потоком слов, Лиды, — ты совсем заговорила нашу соседку. Ей уже плохо, ты лучше посоветуй, как помочь ее обгоревшим плечам.
Лучше бы он этого не говорил, до спасительной калитки на территории отеля оставалось не более пятидесяти шагов, и Лида очень хотела быстрее уйти от словоохотливой парочки. Но, последние слова муженька, так заели его дородную женушку, что из ее словарных запасов полился поток, готовый снести все и вся на своем пути. Она приняла воинственную позу, расставила ноги на ширине плеч, уткнула пухлые руки в подобие талии.
— Я не поняла, а ты шо мне рот затыкаешь? — обрушилась она на мужа.
— Ты лезешь со своим длинным носом, куда тебе не следоват, — стоял на своем Сергунь.
— Нет, вы гляньте, — она машинально схватила Лиду за руку, — я уже и слова не могу сказать, шоб он мене не перестрел.
Ей уже было абсолютно все равно, что у Лиды болели плечи, что она держала ее за руку и не отпускала к спасительным процедурам. Главное было для нее — высказать все. Уже два дня, как супруги приехали в "Старый клен", и Нинок приходилось все время молчать, так как повода для ее красноречия не находилось. А тут, такая удача. И Нинок решила возблагодарить себя за двухдневное молчание.
— Ну, шо ты, Нинок, — Сергунь даже стал ниже ростом, — я наоборот, хочу подсказать нашей соседке полезный совет. Помнишь, тетка Галя вылила на себя кастрюлю горячей каши и обожгла ноги? Она же прикладала капустные листья.
— Ну какая тетка Галя, — Нинок даже глаза округлила, — кому бы она кашу варила. У ей в семьдесят пять лет все до одного зуба, она кости перегрызает не хуже нашего Жулика. Это вовсе была Зинка, Тимофея Кривого жена. У них Колька развелся со своей городской кралей, а та, недолго думая, ребенка привезла им и бросила. Таперича, — обратилась она к Лиде в упор, — энта Зинка доит свою козу и варит кашу этому парнишонке. А в тот день она попросила своего Тимку Кривого подать ей кастрюлю с кашей. А Тимофей то своим кривым глазом не заметил поганую кошку и наступил ей на хвост. Кошка заорала во всю кошачью пасть, понятно, в Тимофее боле центнера веса, одно пузо чего стоит. Вот Тимофей и уронил кастрюлю на Зинку и обжег ей ноги.
Лида всячески старалась освободить свою руку, но Нинок держала свою жертву мертвой хваткой, как будто хотела выместить на ней два дня молчания. Казалось, они говорили между собой, совершенно забыв о предмете разговора. Катя подошла близко, взяла маму за руку и захотела спасти ее от этих двух громил, так странно разговаривающих. Она потянула маму за руку, но Нинок держала свою жертву крепко.
— Не, Нинок, ты все спутала, — Сергунь почесал своей ручищей по темечку, — сын Кривого Тимофея уже забрал своего мальчишку.
— Кода? — крупные глаза Нинок округлились до необычайных размеров. Неужели в их поселке могли произойти события, о которых она не слышала. От такой догадки Нинок даже на какое-то мгновение потеряла дар речи, — мы с Зинкой встретились в магазине перед отъездом, и она мне жаловалась, как ей трудно вечерами укладывать маленького озорника с больной ногой.
— Дык, у нее нога болела не от ожога, ей же коза наступила, как раз на мизинец, — Сергунь даже всплеснул руками. — Нинок, ты совсем все перепутала, — тут видимо на него нашло озарение, и он хлопнул себя по лбу, — вспомнил, — при этом он вдруг так широко заулыбался, как будто вспомнил самый важный момент своей жизни, — это точно была тетка Галя. Она ж из окна бани увидала, как коза Светки, жены пастуха, залезла к ней в огород и спокойно жевала молодую капусту. Это ее так раздосадовало, что она не заметила, что налила в таз одного кипятка, и весь ушат вылила на себя. Говорили, что коза напугалась вида ошпаренной голой Гальки, сама выбежала из огорода, проломив старую городьбу в проулок. И даже молока у нее не было целую неделю. Светка-пастушиха потом жалилась всей деревне, а Гальке грозила, что теперь ошпарит ее. Так вот, Галька тогда вся обкладывалась капустными листьями, теми, что не доела Светкина коза.